Творения древних зодчих выдержали все: и набеги татар, и пожары, и грабежи — они выстояли и донесли до нас свою могучую красоту. Величие старой русской культуры зримо представало перед жителями города.
Изумительные творения древних зодчих находились недалеко от дома Столетовых, стоявшего на главной — Большой (Нижегородской) улице. Напротив дома, на другой стороне улицы, стоял Дмитрий-Рождественский монастырь, в котором когда-то покоились останки Александра Невского. Потом по повелению Петра I они были перенесены в Петербург.
Поросшие травою земляные валы, окружающие Рождественский монастырь, были любимым местом прогулок Столетовых. В дневнике Саши часто встречается запись: «Гуляли с маменькой на валах».
Любопытно, что Герцен оставил описание вида, открывающегося с вала, по которому гулял мальчик. Герцен пишет:
«Немного губернских городов могут представить такие виды, как Владимир: например, с вала, окружающего Рождественский монастырь. Пространство более, нежели на двадцать верст, раскрывается с трех сторон; смиренные деревеньки стелятся около своих церквей, а эти церкви самой старинной архитектуры напоминают историческую святость края. Как голубая лента через плечо, льется Клязьма через равнину и превосходный вид оканчивается Дмитриевским собором».
Недалеко от дома, метрах в трехстах, находились и замечательные памятники Владимира — Успенский и Дмитриевский соборы. Только взглянуть из окна дома направо — и вот они, величавые и поэтичные, высоко поднявшие в небо свои купола старые соборы Владимира. Вот они, могучие древние великаны, носящие на своих стенах шрамы от татарских стрел, ядер и пуль польских интервентов. А какая роспись в них! Там были фрески, написанные рукой Андрея Рублева.
Надо думать, что во время прогулок с И. Г. Соколовым за городом мальчик видел и одно из чудеснейших произведений владимирских мастеров — церковь Покрова на Нерли.
Все люди, знавшие великого физика, восхищались его тонким вкусом, глубоким пониманием искусства, архитектуры, живописи, скульптуры, музыки. Но ведь такое понимание не появляется внезапно, само собой; думается, что выработке хорошего вкуса помогало то, что много прекрасного видел Столетов в детские годы. Он видел чудесную архитектуру, прекрасную живопись.
Академик Кондаков писал: «Каждый глухой городок во Владимирском крае, многие деревушки имеют драгоценные древности, еще живут художественной жизнью. Нигде в России искусство не внедрилось так глубоко в народную жизнь, как именно здесь».
Во Владимирском крае были целые деревни художников. Из-под кисти поколений мастеров выходили прекрасные произведения народного искусства.
Много было сказителей, народных певцов, в их сказаниях и песнях оживала героическая история русского народа, свободолюбивого, преданного своей родине. Эту историю народные сказители, передавая из поколения в поколение, пронесли до наших дней.
А музыка! Когда приходили владимирские рожечники, сколько людей собиралось! Даже купцы закрывали свои лавки и усаживались слушать их изумительную музыку. Нет, ничто не проходит даром, все откладывает на душах свой отпечаток. Не зародилась ли любовь Саши Столетова к музыке в те часы, когда он слушал игру владимирских рожечников?
Владимирку — дорогу из Москвы в Сибирь, проходившую через Владимир, русский народ прозвал «дорогой горя и слез». По этому пути многие замечательные русские люди прошли на каторгу, в ссылку, в Сибирь.
Так пелось в песне.
По Владимирке когда-то провезли в Илимский острог Радищева. По этой же дороге провезли жандармы и участников декабрьского восстания в Петербурге в 1825 году. Через Владимир проехал в Пермь ссыльный Александр Иванович Герцен. Позднее, с 1838 по 1840 год, Герцен жил во Владимире под надзором полиции. Город был такой глухой провинцией, что годился как место для ссылки.
Большая улица была частью Владимирки. Мимо окон Столетовых проходили, звеня кандалами, партии арестантов, проезжали телеги с ссыльными. Вряд ли звон кандалов мог способствовать пробуждению любви к существовавшему в России режиму…
Владимирские офени — разносчики книг — вовсе не были такими безобидными; вместе с повестью об английском милорде и о судье Шемяке они порой раздавали и вот какие листовки:
«Нещастные и невинные невольники, рабы русские, вас бьют секут, дочерей берут на ночь, хлеб отбирают, а воровать посылают; и дети наши будут вечно невольники, и внучаты; хоть спросим да за что? Боже милостивый, создай нам сердце дворянское, чтоб могли мы младенцам нашим при их рождении размозжить головы и тем избавить род свой от лютого рабства.
А вы, господа, для собственной вашей пользы дайте нам свободу, тем избавиться от множества тайного зла в домах ваших, и тучи бесполезных тунеядцев; земли ваши будут обработаны лучше и оброки получите вернее от опасности, чтоб не согнали вы нас с тех земель, где наши предки, где мы родились, где и земля нам сладка и приятна; сами же будете покойнее и без забот о людях и прочее…
Знаменитое купечество Российское, издревле славное справедливостью, ужели вы не сделаете значительного пособия в богоугодном деле страждущему человечеству: тогда торги утроятся и вы обогатитесь. Почетное духовенство гремит всею силою красноречия явно и тайно, что человек создан по образу и подобию божию, но по научению дьявола продает его в рабство, где уже невольно делают богу противное. Сим вы богу угодите, а себя обогатите.
Солдаты, братия наши, просите и все вы до одного человека за родину и друзей ваших милосердного нашего государя, чтобы позволил нам переходить от злых помещиков к добрым, как и везде, во всем свете, кроме одной — только нашей России».
Родной город с его великим прошлым, с его славными патриотическими традициями, с замечательным искусством и замечательной природой, с кандальным звоном каторжан на Владимирке, был великим воспитателем мальчика. Тем более что его гидом в экскурсиях по Владимиру нередко бывал такой образованный и умный человек, как Соколов.
Александр Столетов на всю жизнь сохранил глубокую привязанность к Ивану Григорьевичу. Все свои труды он обязательно посылал своему первому наставнику.
Но кто же привлекал в дом Столетовых таких интересных людей, как Ранг, Соколов, и многих других наиболее заметных интеллигентов города?
Раздумывая над этим, приходишь к выводу, что люди собирались главным образом благодаря Василию Столетову. Григория Михайловича дома почти никогда не бывало, да и человек он был замкнутый. Александра Васильевна была человеком умным, милым, побеседовать с ней было, конечно, приятно, но все-таки вряд ли и она по своему уровню могла соответствовать таким знакомым Столетовых, как Ранг, Соколов, учитель гимназии Шемякин — один из образованнейших людей во всем городе. Коля, Саша, Варя были еще детьми — хорошие, смышленые ребята, с которыми можно было позаняться (и Соколовы занимались), но все-таки дети. Значит, остается Василий.
Николай Порфирьевич Губский рассказывал, что Василий Григорьевич был образованным, незаурядным человеком, состав знакомых столетовского дома еще раз подтверждает это.
Василий Григорьевич тем более привлекает наше внимание, что по существу, а после смерти Григория Михайловича и формально он был главой семьи Столетовых. Чувство семейного долга было в нем настолько сильно, что он, несмотря на уговоры матери, долгое время не хотел жениться, так как собственная семья мешала бы в должной мере заботиться о братьях и сестрах. Женился он уже в почтенном возрасте, когда младшие твердо стали на ноги. Но и после этого, не имея в браке детей, он отдавал всего себя сестрам и братьям.
Василий Григорьевич не сумел закончить гимназию, так как ему пришлось заняться делами — помогать отцу. Он упорно пополнял свои знания самообразованием. Тяготясь купеческими делами, он приложил немало усилий, чтобы избавить младших от судьбы, выпавшей на его долю. Именно по его настояниям младшие братья окончили не только гимназию, но и университет.