В конце XIV в. на Мангупе дважды промелькнут в найденных там строительных надписях некие "сотники"22. Сотник — чин военный, но такой ли уж значительный? Однако эти лица возводят новые укрепления и вряд ли по поручению византийских властей, которым было в ту пору не до климатов. А коль скоро действуют они по своей инициативе, значит, они правители: имена простых исполнителей едва ли подходят для подобных надписей.
После этих, довольно загадочных, лиц все остальные правители Мангупа именуют себя «владетелями». Поскольку власти полуживого Херсона не могли и думать о контроле над климатами, правитель Мангупа стал их действительным, практически полным хозяином и потому выступал от своего, а не от чужого имени. За ним стояли традиция и авторитет его предшественников — слуг некогда всесильной империи, в его руках оказалась одна из сильнейших крепостей Европы; судя же по великолепию построек Мангупа, имелись у него и деньги.
Сильным орудием власти были для владетеля Мангупа обширные родственные связи с вельможными и даже императорскими домами, которыми он успел обзавестись. Это, как ничто иное, делало и его вельможей, ставило в то исключительное положение, в каком находим мы его в XV в.
Крушение Византийской империи нарушило планомерное приближение Руси к Черному морю и его торговым путям, уже тогда необходимым будущей России. Становление централизованного и абсолютистского Московского государства, естественно, сопровождалось поиском новых русско-причерноморских связей, в которых нуждалась и средневековая Таврика. Именно поэтому в XV в. мангупский князь Исайко собирался выдать дочь за московского княжича — сына и наследника великого князя Ивана III23.
Знатность владетелей Мангупа, их родство с константинопольскими Палеологами, трапезундскими Комнинами и Гаврасами, молдавскими господарями Душанами, с одной стороны, а с другой, отнюдь не пустые, а подкрепленные «ромейскими» родственными связями намерения Москвы сделаться "третьим Римом", — все это стало звеньями одной политической цепи. Великий замысел о проникновении Руси в Северное Причерноморье опирался на стародавние и традиционные крымско-русские связи, начало которым положил издревле проторенный путь "из варяг в греки".
Брошенный нами беглый взгляд на исторические «дали» Мангупа, разумеется, проник в них не настолько глубоко, чтобы затронуть все проблемы его истории. К тому же, говоря о них, нельзя, к сожалению, обойтись без всяческих «если», "возможно", «вероятно»… А между тем социально-экономическая подоплека, да и сама механика формирования города Феодоро, превращения его в столицу самостоятельного княжества необычайно интересны и важны для истории всего юга нашей страны. С уверенностью можно сказать, что прошлое этого небольшого государства, его разнообразные и трудноразрешимые проблемы еще долго будут занимать ученых, в том числе и главная из них — проблема крупнейшего в Крыму «пещерного» города, к которому мы и переходим.
Город на Мангупе
Кратчайшая, хотя и «кручайшая» тропа на Мангуп идет по оврагу Гамам-Дере. Минут через сорок после начала подъема она подходит к хорошо сохранившейся башне, увитой зеленым плющом. От нее тропа круто поднимается на правый склон оврага вдоль оборонительной стены, пересекающей его верховье. Через пролом, где по предположениям археологов прежде могла быть калитка, она входит на территорию города. Слева — искусственные пещеры, вырубленные в скале, справа — заросли деревьев и кустарника. В конце тропы — естественный грот, из которого вытекает родник с хорошей питьевой водой. От него можно по другой, ближайшей слева, тропе подняться к югу, пересечь дорогу, огибающую верховья трех оврагов, и повернуть влево, к топографическому знаку. Отсюда лучше всего и начать осмотр Мангупа.
От топографического знака хорошо просматривается все плато, вытянутое с востока на запад. Ограничено оно совершенно неприступными, местами нависающими обрывами скал. На плато, как уже говорилось, можно проникнуть и по двум другим оврагам, по которым проходили колесные дороги. Лучшая из них поднималась по восточному (Капу-Дере) и подводила к главным городским воротам. Кроме того, на юго-восточном краю плато есть потайной спуск вниз — к пещерному монастырю и на главную дорогу, что выходит из восточного оврага на южный склон горы.
С севера верховья трех оврагов заслонены руинами высоких и толстых стен с башнями. В нижней части Табана-Дере имеются следы передовой, тоже мощной стены, а в последнее время открыты остатки стены и наверху — на левом краю оврага. Еще одна крепостная стена тянется от западных ворот и круглой башни к обрыву.
Некогда все мысы Мангупа входили в территорию нижнего города. Позднее он расширился, заняв часть Кожевенного оврага, и разделился на две части. Более возвышенная прилегала к верхнему городу (цитадели) и захватывала верховье Гамам-Дере с его родником. Очевидно, эта часть Феодоро стала привилегированной — на ней восстановлена большая базилика св. Константина и Елены, которая ранее стояла посреди нижнего города, а теперь оказалась у ворот в новой стене; появился и княжеский дворец. Верховья Табана-Дере, а также «буруны» — Чуфут-Чоарган и Чамны — превратились в ремесленный район. На Сосновом же мысу до конца существования города оставался пустырь, своего рода запасная территория.
План Мангупа. А — Табан-Дере; Б — Гамам-Дере; В — Капу-Дере; I — Чамны-Бурун; II — Чуфут-Чоарган-Бурун; III — Елли-Бурун; IV — Тышкли-Бурун.
Пустыри, расположенные за пределами оборонительных стен Чуфут-Чоарган- и Чамны-Бурунов, в момент вражеской опасности, очевидно, тоже использовались. На них укрывались жители расположенных вблизи Мангупа селений вместе со своим скотом и движимым имуществом. В мирное время на пустырях этих, по-видимому, паслись лошади и другие домашние животные.
Ранний Мангуп (V–VI вв.) охватывал лишь территорию верхнего города. Доступ в него преграждают величественные руины цитадели на Дырявом мысу.
Цитадель
Из построек Мангупа полнее других сохранилась цитадель. Она состоит из оборонительной стены, как бы отсекающей Дырявый мыс с напольной стороны, ворот, перекрытых коробовым сводом, и двухэтажного донжона, расположенного посреди стены. Когда впервые была возведена крепость, этот "верхний замок", пока установить не удалось: скорее всего — в период раннего средневековья, гораздо раньше остальной части города. Когда город разросся, это первичное укрепление стало играть роль его цитадели. В X в. она перестраивается; к этому времени и относится все, что мы видим, тогда как остатки более ранних сооружений можно обнаружить лишь путем раскопок. Верхний этаж донжона был жилым, нижний служил, вероятно, своего рода гридницей, еще ниже — полуподвал, использовавшийся, видимо, в качестве арсенала или склада, а позднее как тюрьма.
Забегая вперед, выскажем предположение, что в период господства турок именно в этой тюрьме и томились наиболее важные пленники, захваченные татарами и турками при опустошительных набегах на русские, украинские и литовские земли. Русский историк Н. М. Карамзин писал, что в 1569 г. на Мангупе был заключен в темницу московский посол Афанасий Нагой. С 1572 по 1577 г. здесь томился в плену воевода Василий Грязной24. Внешний фасад башни, выдвинутый вперед, не имел окон — лишь узкие смотровые бойницы. Все это придавало зданию угрюмый и неприступный вид. Внутренний фасад — совершенно иной. С этой стороны постройка носила до сих пор не утраченный дворцовый характер. Посредине расположен богато украшенный широкий вход, по сторонам и на втором этаже — широкие окна, обрамленные затейливыми резными наличниками. Не исключена возможность, что здесь и была основная резиденция правителя Феодоро.
От времени цитадель постепенно разрушается: и донжон и стены сильно пострадали как от естественных причин, так и от небрежности многочисленных посетителей. Но и сейчас эти развалины еще поражают своей величественностью.