– Вот оно как, – задумался тогда Котлонадзор, – Вот оно, поди ж ты, понимаешь ли, этого как, а?..
Молоточек, конечно, о подобных материях не задумывался. Как это: посредством его изящных преимуществ, и кому-то по кумполу? Да молоточек вообще задумываться не умел, ведь он являлся неодушевлённым, хотя и существительным предметом. Вот если б он был детектор лжи, тогда да. Тогда бы задумывался по разным поводам и без повода.
А потом свои комнаты Подстаканников всё-таки освободил: ему было тесновато в рамках шутейных мыслей, и вместо заграниц его отправили открывать новые алмазные пещеры в урочищах дальнего северного края.
К совремённой медицине товарищ Котлонадзор имел прямое отношение – заведовал Сергиевскими общественными банями. Поэтому являлся крупным учёным-гигиенистом. И, как учёный, завёл в банях санитарно-гигиенический порядок, где в кабинете просвещения поставил дубовый стол с ящиками. В ящиках разложил гигиенические бумаги и молоточек в шкатулке, взятый без спросу у Подстаканникова. С молоточком же, ожидая наград за служебные рвения, Котлонадзор то и дело игрался, заодно раскалывая ручкой красного дерева грецкие и прочие иноземные орехи, включая миндаль.
В конце концов, молоточку это надоело, и однажды, выскочив из цепких объятий Котлонадзора, он изрядно тюкнул его по среднему пальцу.
– Ух, ты, железяка дурацкая, – удивился Котлонадзор, – Ещё и дерётся?!
Когда в банях случился пожар, и слегка угорели парящиеся партейные начальники – представительницы кульмассового сектора в большинстве не угорели, лишь наглотались до слёз дыму и натерпелись страху, – следственные органы произвели обыск. И когда нашли молоточек и прочли на нём замысловатую надпись «Aliis inserviendo ansumor», оставленную французским профессором Жозефом Бабинским ещё Снежкову, тут же и сказали:
– Ага!
Затем спросили:
– На каковском языке надпись? На иноземном?
– На иноземном, – согласился товарищ Котлонадзор, – Кажись…
– Значит, ты и есть самый, что ни на есть иноземный шпион, толкающий в пламенную парную пропасть всех наших ответственных работников!
Поэтому, когда директор Сергиевских общественных бань Котлонадзор отошёл от совремённой науки, молоточек пошёл по рукам. Сначала некоторое время служил в поликлинике НКВД, при Большом доме. Затем у фельдшеров скорой помощи. После оказался в Мариинской больнице у невропатологов, где передавался, словно переходящий вымпел, от одного ординатора к другому. Когда началась война, молоточек попал на фронт, где помогая врачам в диагностике ранений нервной системы, доехал с медсанбатом до реки Одер. После войны долгое время обитал в коллекции молоточков профессора Давиденкова. Затем у кого-то из его учеников, и у учеников их учеников. Потом лежал в громоздком чемодане среди специального инструмента в прозекторской 1го медицинского института. Как туда попал, было вообще уму непостижимо. И уже от туда его стырили студенты медики и продали в пивном баре «Янтарный» каким-то проходимцам за пару кружек пива. А эти самые проходимцы молоточек потеряли, и уже другие проходимцы молоточек проиграли в карты ещё одним проходимцам.
И вот, где-то уже на пороге миллениума молоточек нашёл на блошином рынке возле станции Удельная фельдшер скорой помощи Пека Чаадаев. Они в одной бригаде работали с доктором Ильёй Жаровым – правнуком того самого первого профессора Снежкова. И подарил молоточек Илье на день рождения.
– Надо же, какой классный подарок! – обрадовался Илья. – И главное, надпись на нём сильная: «Служа другим, расточаю себя…»
СТОЛИЦА ПАРАГВАЯ.
«Сан-Себастьян, Сан-Антонио, Сан-Хосе? Не то, и количество букв не совпадает. Столица Парагвая?»
До конференции оставался час, и психиатр Пехтерев, закончив дежурство, чтобы как-то убить время, решал кроссворд.
«Самая крупная ягода? подошло, старинное стрелковое оружие? подошло.
Но столица Парагвая? Сантьяго, Лима, Богота не подходят, станция Пурга. Да уж, Пурга, морозы здесь такие, что Парагваю не привиделись бы и в страшном сне…»
Пять лет назад занесло по распределению Пехтерева в эту Пургу. В одном названии столько романтики.
«И-идут белые снеги!» – сказал однажды, вероятно замёрзнув, как цуцик, поэт Евтушенко. Идут, и приходят, и лежат в Пурге до лета эти снеги.
После конференции Пехтерева вызвали к главврачу.
– Вот, Леонид Николаевич, ознакомьтесь, пожалуйста, – равнодушно сказал главврач, – Кляуза на вас пришла в райздравотдел, и ещё кое-куда!
– Что значит «кое-куда»? – не понял Пехтерев, взял бумагу и стал читать.
– Я, конечно, всё понимаю, Леонид Николаевич, – пряча зевоту в кулак, заметил главврач, – Но ведь пациенты психиатрической клиники народ особый. И, что немаловажно, впечатлительный! А вы, как бы это проще сказать, вечно со своими фокусами…