Но Монтэгю предпочел пройтись по террасе и полюбоваться морем, искрящимся в солнечных лучах. Утро было прекрасное.
Все вокруг сияло такой красотой, что он с удивлением подумал, как это живущие здесь мужчины и женщины могли оставаться к ней равнодушными.
Вскоре явилась Билли Прайс. На ней был охотничий костюм защитного цвета с короткой шотландской юбкой, нашивными карманами по бокам, приспособленной для ружья подушечкой на плече и с казачьим патронташем. Она присоединилась к нему, и они спустились к самому берегу. Билли рассказала о предстоящем зимнем сезоне с его знаменитостями и событиями, об открывающейся на той неделе выставке лошадей, о новых операх и о первом приеме миссис де Грэффенрид.
Когда они вернулись, было уже одиннадцать часов, почти все гости уже собрались, все они выглядели при ярком дневном освещении побледневшими и чувствовали себя неловко. Они вошли в тот самый момент, когда Берти, стоя у буфета, залпом выпивал свой коньяк.
— Берти провозглашает тост «Долой завтрак!»,— с иронической улыбкой проговорила Билли.
Наконец началась охота. В систему оборудования «Блэк Фореста» входило гранитное здание с паровым отоплением, в котором приехавший из Англии эксперт вместе со своим штатом помощников выращивал специально привезенных из-за границы фазанов — великолепных птиц бронзовой окраски с длинными пышными черными хвостами.
Перед открытием сезона откормленных птиц, прирученных настолько, что их кормили чуть ли :не с рук, сгоняли тысячами в лесную чащу. И вот являлись «охотники».
Сперва тянули жребий на партнеров по охоте, так как охотиться должны были парами: мужчина и женщина. Монтэгю досталась мисс Винсент — «Дождевая капелька в грязной луже». Затем Олли, назначенный руководителем церемонии, выстроил всех в ряд и указал направление, и вот по сигналу «охотники» вступили в лес. Каждого из них сопровождало двое егерей, которые несли запасные ружья и заряжали их, а слуги, шедшие впереди, должны были вспугивать птиц и поднимать их в полет.
До сих пор Монтэгю представлял себе охоту следующим образом; он пробирается сквозь заболоченный лес, состязаясь в зоркости с дикими утками, и с первого выстрела сносит им головы. Поэтому, когда прямо у него перед носом поднялась одна из птиц, он выстрелил, и фазан упал. «Так может продолжаться до бесконечности,— подумал Монтэгю,— это не охота, а просто безжалостное истребление птиц!» Ему стало противно. Но вспомнил он также, что фазаны все равно обречены в зимних снегах на гибель и что говорили, будто Робби отсылает убитых птиц в больницы. А сверх того на каждого охотника велся счет убитых фазанов, и мисс Винсент с искренним волнением следила за ним, так как сама неплохо стреляла и положительно сходила с ума от желания побить счет Билли Прайс и Чеппи де Пейстера, считавшихся первыми стрелками. Слева от Монтэгю была Бэби де Милль, которая совсем не умела стрелять, она делала один промах за другим, пыхтела и с завистью поглядывала в их сторону; а слуги позади него восторженным шепотом встречали каждую его удачу. Поэтому он продолжал стрелять до конца охоты и даже на обратном пути, когда шли по другому участку. Иногда фазаны взлетали парами, и он укладывал сразу обоих. А дважды, когда вспугнутая стая, смешавшись, полетела прямо на него, он успел схватить вторую винтовку и сбить две пары. К концу охоты счет Монтэгю превышал на пятнадцать птиц счет его ближайшего соперника, и он со своей партнершей оказались победителями.
Все окружили его, поздравляя; первой, конечно, поздравила партнерша, за ней соперники, затем хозяин и хозяйка дома. Монтэгю почувствовал, что он неожиданно занял в этом кругу определенное место. Те, кто прежде просто не замечал его присутствия, теперь словно впервые его увидели. Гордые светские красавицы удостаивали его своим разговором, а Клэрри Мэйсон, ненавидевший де Пейстера, воспользовался случаем, чтобы досадить своему противнику. Что касается Олли, то он сиял от восторга.
— Я знал, что, когда дело дойдет до лошадей и охоты, ты проявишь себя,— шепнул он брату.
Предоставив слугам собирать дичь в телеги, компания вернулась домой, где победителям были вручены призы. Монтэгю преподнесли бритвенный прибор в тяжелом золотом футляре, украшенном бриллиантами, что его просто смутило. Эта вещь стоила никак не меньше одной-двух тысяч долларов. Он не считал себя вправе принимать столь ценный подарок как простой акт гостеприимства; едва ли от когда-нибудь сможет ответить тем же. Позднее Монтэгю понял, что Робби только и жил ради этого удовольствия — ставить в унизительное положение других.