Элис вернулась в отель: за ней должна была заехать миссис Робби Уоллинг, чтобы отвезти ее к себе завтракать. А Монтэгю и его брат пошли к Рэгги Мэну отчитаться, как прошел визит.
Рэгги принял их в розовой шелковой пижаме, разукрашенной лентами и бантиками, в расшитых шелком и жемчугом туфлях — подарок какой-то поклонницы. В довершение всего Монтэгю заметил, что у него на руке красовался золотой браслет! Рэгги объяснил, что накануне вечером он дирижировал котильоном на балу, затянувшемся до утра. Вернулся он только в пять часов, был очень бледен и выглядел утомленным; на столе Монтэгю заметил остатки завтрака — коньяк и соду.
— Ну, повидали старушку?—спросил он.— Как она выглядит?
— Молодцом,— оказал Оливер.
— Чертовски трудно было протащить вас туда,— заметил Рэгги,— это с каждым днем становится все труднее. Вы извините, я буду продолжать одеваться при вас,— добавил он,— у меня днем свидание.— И он повернулся к туалетному столику, сплошь заставленному всевозможными флаконами и баночками с разной косметикой и духами, и с серьезнейшим видом принялся подкрашивать лицо; а тем временем вокруг бесшумно сновал лакей, готовя ему костюм для дневного выезда.
Монтэгю невольно стал наблюдать. Припасов, содержащихся в комодах и туалетных столиках, надолго хватило бы для любого модного галантерейного магазина. Одежда хранилась в соседней комнате. Монтэгю, сидевший недалеко от двери, мог видеть гардеробы из розового дерева, каждый из которых имел свое специальное назначение и устройство. Гардероб для рубашек, например, был снабжен наклонными полками; рубашки из всевозможного материала самых разнообразных цветов и оттенков лежали рядами, стопа над стопой. Один из шкафов имел вид маленького обувного магазина — ботинки, туфли черные, коричневые и белые, каждая пара на специальных колодках, безупречно сохраняющих форму обуви, которая была сделана по специальному заказу и рисунку самого Рэгги. Три-четыре раза в гол производилась «чистка» шкафа, и обувь, вышедшая из моды, доставалась лакею. В одном из гардеробов был вделан сейф, где хранились драгоценности Рэгги.
Туалетная комната была обставлена, как дамский будуар, мебелью, обитой превосходным шелком с ручной вышивкой; из той же материи были и занавеси у кровати. Огромный букет роз посреди стола наполнял комнату сильным ароматом.
Лакей стоял навытяжку, держа в руке подставку с галстуками, в то время, как Рэгги критически перебирал их, стараясь подобрать в тон рубашки.
— А вы возьмете к Хэвенсам Элис? — спросил он и, не дожидаясь ответа, добавил: — Там будет Виви Паттон, у нее опять дома был скандал.
— Что ты говоришь! — воскликнул Оливер.
— Да, представь себе, Фрэнк прождал ее целую ночь, рыдал, рвал на себе волосы и поклялся, что убьет графа. Виви послала его к черту.
— Бог ты мой,— сказал Оливер,— кто же тебе все это рассказал?
— Мой верный Альфонс,— ответил Рэгги, кивнув на лакея.— Он узнал обо всем от ее горничной. И Фрэнк клянется, что потребует развода. Я нисколько не удивлюсь, если об этом появится сообщение в утренних газетах.
— Вчера я встретил Виви на улице,— сказал Оливер,— она была беспечна, как всегда.
Рэгги пожал плечами.
— Ты видел последний еженедельник? — спросил он.— Там напечатано еще одно из запрещенных стихотворений Изабель.— Рэгги повернулся к Монтэгю и стал объяснять ему, что «Изабель» — псевдоним одной молодой начинающей поэтессы, которая подпала под влияние Бодлера и Уайльда и издала сборник стихов столь эротического содержания, что ее родители скупают по баснословной цене все оставшиеся в продаже экземпляры сборника.
Затем разговор перешел на предстоящую выставку лошадей, и они довольно долго обсуждали вопрос, кто в каком появится наряде. Наконец Оливер встал, говоря, что, перед тем как они поедут к Хэвенсам, им надо еще подкрепиться.