Никогда до него девочка не любила «тряпок». Была равнодушна к ним. Нет, Леся старалась одеваться современно, чтоб не выделяться на фоне одноклассниц, но…
Ее вполне устраивали джинсы зимой и шорты летом. В торжественных случаях она надевала юбку, купленную еще папой. И какой-нибудь нарядный блузон, топик или джемпер в зависимости от сезона.
Юбка сидела на ней отлично, девчонки дружно завидовали: такую в Керчи не найти. Как и в Симферополе, впрочем, Киеве или даже в Москве. Подруги пытались. И не раз.
Белое воздушное платье перевернуло все Лесины представления об одежде. Благодаря подарку Ванессы Ивановны Леся поняла: это тоже искусство. Настоящее искусство.
«Если в создание вещи – пусть это платье или деревянная шкатулка, неважно – вложена чья-то душа, если, конечно, творцу есть ЧТО вложить – она, вещь, становится настоящим чудом», – так сказал дедушка.
Анатолий Федорович даже написал портрет внучки в новом платье. Он висел в маминой комнате. Рядом с портретом папы.
Мама искренне считала эту дедушкину работу самой удачной и могла часами смотреть на нее. Иногда мама говорила, что дочь на картине порой больше «Леся», чем в обыденной жизни.
Когда Леся маме чем-то не нравилась, мама отправляла ее в свою комнату. Посмотреть на собственный портрет. И немного подумать.
Леся улыбнулась сквозь слезы: дедушка написал ее ранней весной. Тогда только-только ярко-желтыми цветами зацвел дрок. Степь просыпалась после зимней спячки, молодая трава практически вытеснила старую, жухлую. Крым бурно радовался солнцу, все спешило жить, дышать, цвести.
Леся в своем белом платье бежала по крутому склону Митридата. Глаза ее восторженно сияли, так же ослепительно сияло над Лесиной головой солнце, а ярко-синее небо вздымалось над древней горой величественной, уходящей в бесконечность аркой. Тропинка уходила из-под Лесиных ног, как и сама Земля. Леся словно отталкивалась от огромного земного шара, собираясь взлететь. Все в Лесе в эти чудные минуты было открыто, чисто, честно. Как открыт и чист весь мир в божественные весенние дни.
Дедушка назвал картину «Девочка на шаре». Только он имел в виду земной шар. И как—то угадывалось, глядя на полотно – там, совсем рядом, ждут своей очереди другие планеты. Их множество, и они всегда готовы принять обычную земную девочку. ТАКУЮ, как Леся.
Мама не любила показывать эту дедушкину работу знакомым, будто ревновала ее. Только Богдан и его семья видели картину. И так же, как и мама, были очарованы.
Леся судорожно вздохнула: никогда у нее не будет подобного платья! Чудо не повторяется дважды. Леся сморгнула слезы и подумала, что Ритино платье совсем не похоже на ее, белое. Оно шло Лесе, но… Почему-то делало Лесю взрослее. Не высвечивало что-то в самой девочке, а выгодно подчеркивало лишь внешность.
Эластичный лиф плотно облегал грудь, и Леся чуть ли не впервые подумала, что ей уже можно покупать первый бюстгальтер. Дальше шелковое полотно падало вольно, делая Лесину фигуру легкой, воздушной. При малейшем движении ткань прилегала к телу, ненавязчиво обозначая тонкую талию и узкие, еще девчоночьи бедра. «Стоечка» подчеркивала высоту и хрупкость Лесиной шеи.
Леся горестно усмехнулась: как-то отнесется к ее новому облику Богдан? Ему так нравилось белое платье! Он говорил, что Леся в нем похожа на фею воздуха.
Девочка не очень понимала, что он имел в виду. Однако «фея воздуха»… звучало красиво. Нет, волнующе!
Цвет «морской волны» необыкновенно шел Лесе. Благодаря ему, кожа на лице смотрелась нежной, прозрачной. Глаза изумляли глубиной. А кудрявые темные волосы вдруг приобрели благородный оттенок красного дерева. Жаль, веснушки стали заметнее.
И все же… все же не то! Это платье самое обычное. Красивое, нарядное, вполне подходит для любой вечеринки или дискотеки. Но нет в нем волшебства!
Леся печально подмигнула своему отражению. Она никогда б не надела чужого платья, ни повисни на ней с дружным плачем Маша с Дашей. Девчонки так уговаривали ее согласиться на Ритин подарок – хотя бы на сегодняшний вечер! – что Леся сдалась.
«Я как чувствовала – что-то случится, – думала Леся. – Когда Рита заявила, что хочет шелковицы, меня словно кольнуло. Я еще крикнула ей – поосторожнее, мол! Знать бы, что Ритка испортит именно мое платье. Я-то волновалась о ее топике».
Леся покосилась на свою троюродную сестру и вдруг пожалела ее: Рита так умоляла принять в подарок собственное платье – любимое! – что едва не расплакалась. И убедила надеть его на сегодняшний вечер.
Мол, не идти же Лесе в гости в шортах! Раз уж приглашены друзья Богдана и какая-то чужая девчонка. Неудобно. Что они о Лесе подумают? А это платье делает ее старше и интереснее.
Рита сидела в глубоком кресле и с любопытством рассматривала гостей Богдана. Они совершенно не походили на ее одноклассников. Хотя бы тем, что не курили при девчонках почти демонстративно. Не сплевывали лихо сквозь зубы. Не обсуждали громогласно – явно на зрителя – сорта сигарет, вин, пива или последние модели сотовых телефонов.
И одеты они непривычно. Рита только сейчас поняла, что именно так должны выглядеть парни из приличных, обеспеченных семей. Ничего вызывающего!
На всех троих светлые летние брюки – только цвета и фасоны различались – рубашки с короткими рукавами из тонкого льна и легкие туфли. Ни цепей на шее, ни перстней с печатками, ни пестрых татуировок, ни пирсинга, ни банданы.
Рита задумчиво и немного грустно улыбнулась: и держатся они как взрослые. С чувством достоинства. Хотя смеются порой совсем по-детски. Подшучивают друг над другом и предупредительны к девочкам. В их присутствии… ну да, совсем не хочется быть сильной!
На единственную кроме них с Лесей гостью Рита посматривала с нескрываемым пренебрежением: не соперница. Даже Леське не соперница!
Марина Плющенко оказалась полненькой и ничуть этого не стеснялась. Круглолицая, темноглазая, с двумя тугими длинными косами вдоль спины, она почти постоянно смеялась, и на щеках тут же появлялись очаровательные ямочки.
Рита озадаченно посматривала на ее друга, Виктора Горелова, высокого, вызывающе красивого парня с классическими чертами лица. Богдан называл его «Витьком», как и второй парень – Петро Симоненко.
Витек словно и не замечал «некрасивости» своей подруги. Когда Марина смеялась, глаза Витька словно загорались, а лицо становилось мягким, странно беззащитным.
На Риту бессовестный Витек не обращал ни малейшего внимания. Вежливо поздоровался, улыбнулся равнодушно на какое-то Ритино замечание, а после этого и головы ни разу не повернул в ее сторону.
«Занят слишком, – раздраженно отметила Рита, – своей толстухой. Боится, как бы не похудела. Все пирожные на блюдечке ей таскает. А Маринка лопает! На ней брюки трещат по швам, вон, складки на боках даже под блузоном угадываются, а она уже пятое пирожное заглатывает – кошмар! А хохочет, хохочет как… Будто сухой горох на стекло рассыпали. И что он в ней нашел?!»
Петро пригласил Риту на танец, но она отказалась, сославшись на усталость. Сидела в кресле и неприязненно наблюдала за Лесей и Богданом: они танцевали.
Рита вдруг пожалела, что уступила свое лучшее платье на сегодняшний вечер. Противная Леська выглядела в нем потрясающе. Она казалась изящной, хрупкой и легкой.
Даже Маринка отдала ей должное, Рите никогда этого не понять. Всплеснула руками и закричала:
– Леся, да тебя не узнать!
Сделала вокруг раскрасневшейся Леськи круг. Потом обернулась к Богдану и воскликнула:
– А мы с девчонками головы ломали – что тебя держит возле этой малышки? Теперь понятно. Надо же – настоящая красавица! Глазищи-то какие – упасть, не встать!