– Это сложно, Мария Ивановна.
– А закись азота?
Честно говоря, других я просто не помнила. Новокаин? Лидокаин? Название-то я знаю, а формулу? Откуда мне ее знать? Кевлар вообще случайно запомнился именно из-за своей простоты.
А вот веселящий газ я точно помнила. Оксид азота один.
Романов кивнул.
– Да, это есть. Но дома им не воспользуешься, особенно при мигренях.
– Да, лучше подсаживать подрастающее поколение на наркоту, – проворчала я, понимая, что сейчас не время. Можно подумать, без меня тут не знают, к чему это может привести. Разберутся, не маленькие. – Значит, опиоман.
– Да. Ему предложили денег, если он ударит вас ножом.
– За деньги такие люди и мать родную убьют, понятно. А заказчика он видел?
– Откуда бы, Мария Ивановна. На человеке был амулет, искажающий внешность. Вроде бы, женщина, но точно он не уверен. Может быть и мужчина, вы же понимаете…
Понимаю. У меня даже кандидатура есть, но что толку? Романов и сам все понимает, но доказать ничего не получится.
Остается только посочувствовать друг другу и расстаться. На время. Думаю, на весьма недолгое время, до следующего происшествия.
Я как в воду глядела.
Поздно вечером, когда я уже ложилась спать, ко мне прибежала испуганная служанка.
– Госпожа!!!
– Что случилось?! – подорвалась я.
– Ваши братья!!!
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять – дело плохо.
Ваня был красным, и температура под сорок. Петя был бледным и холодным как лед.
Мать вашу, это что за чудеса!?
Мальчишки лежали и не отзывались. Вообще…
– Срочно за доктором! – рявкнула я на слуг. – Немедленно!!!
Кто-то помчался по лестнице так, что только каблуки простучали.
Я заметалась по комнате.
Лекарства… какие у нас есть лекарства? И что им можно дать? И можно ли что-то дать?
Что это вообще за болезнь такая!?
Что происходит!?
Долго мне ответа ждать не пришлось. В дверь постучались, и слуга вручил мне письмо. Скорее, запечатанную сургучом записку.
«Если вы хотите увидеть своих «братьев» живыми, советую поторопиться. Порча «родной крови» действует быстро, к утру их не будет в живых, если мы не договоримся.
Экипаж ждет, не медлите».
Вся записка.
Я задумалась. Потом рявкнула на слуг:
– Так! Ты бежишь к Романову, записку сейчас напишу.
Три слова. Про порчу родной крови, прикладываю записку, присланную мне, Романов поймет.
– Госпожа…
– Цыц!
Я собралась и готова была действовать. К счастью, подонкам нужна я, а не мои дети.
Есть шансы, что меня не убьют?
Да, весьма скромные.
Есть у меня выбор?
Нет. Я не готова платить жизнями мальчишек, не могу я так… Аринка, зараза, чтоб ты жива была! Найду – лично пришибу, подставила ты нас, стерва!
Что я могу сделать?
Только одно.
Я отправилась к себе в комнату, тщательно оделась, поцеловала Нила и Андрюшку, подумала, что завтра они могут уже стать сиротами…
Но этот узел надо разрубить.
Если я правильно помню, где-то далеко сейчас умирает Арина. Умирает жестоко и мучительно, а к утру умрет – и утянет за собой Ваню и Петю.
Кровь-то одна…
Это не зацепит ни меня, ни малышей…
Некромантия?
Не то слово…
Хорошо, маги, которые могут такое сотворить, попадаются один на миллион. И, кажется, я знаю конкретно этого мага.
Что ж.
Если сразу не убьют…
Есть ли у меня шансы? Да, где-то один шанс из ста. Но и поступить иначе я не могу.
Экипаж ждал меня на углу. Обычная черная закрытая карета.
– Это вы меня ждете?
– Княжна Горская?
– Госпожа Храмова.
– Да. Садитесь.
Я вздохнула и полезла в экипаж.
В следующую минуту меня дернули вперед и прижали к лицу что-то вроде сладковато пахнущей тряпки.
Ёжь твою рожь!
Хлороформ!!!
Кажется, это была последняя мысль угасающего сознания.
Интерлюдия 3
Арина потеряла счет времени. Она не различала, день или ночь, не знала, весна на дворе или осень, она ничего не знала. Раз в сутки ей приносили еду, она отмечала это черточкой на стене камеры. Потом перестала.
Раньше тюремщики хотя бы заходили к ней. Сейчас этого не было.
Вообще.
Одиночество, полное и окончательное, решительное и безвозвратное… она сходила с ума от одиночества, от тоски… она медленно, но верно превращалась в безумное животное.
Она разговаривала вслух, она видела в темноте лица родных, она спорила и ругалась с ними, она пыталась куда-то идти, натыкалась на стены камеры, но не осознавала происходящего. С каждым днем она все глубже уходила в себя.