– Всем что-то нужно, Мария. Но я запомню – и обещаю: я позабочусь о ваших близких. Ваши дети?
– И мои названые братья. Ванечка и Петя. Иван и Петр Синютины.
– Кхм…
Кажется, мне удалось еще раз удивить его величество.
– Обещаю. О них позаботятся.
– Благодарю, ваше величество.
– Я провожу вас, Мария. И вызову еще раз – на аудиенцию. Не удивляйтесь, если пойдут определенные слухи.
Ну да.
Тебе удаль не в укор, а мою репутацию ты опустишь ниже плинтуса. Хотя…
Плевать!
Замуж я все равно не собиралась.
– К чистому грязь не липнет, государь.
– Вы умны, Мария. Не будьте же слишком умной.
– Как прикажете, государь. Сразу же после ужина начну срочно глупеть.
Я сделала «няшные глазки» и захлопала ресничками.
Его величество от всей души рассмеялся.
Так мы по дворцу и прошли, под взглядами придворных и слуг. М-да, уже завтра полгорода будет сплетничать, что я его величеству во всех позах дала.
Прямо на столе, в кабинете.
Одно утешает, хоть две пиявки отвалятся. Вряд ли папаша теперь прицепится с замужеством. Да и Храмовы хвост подожмут!
А все равно – неприятно.
В том же ключе высказался и Ваня.
– Маша, как-то это…
– Это – что? – Я была не в лучшем настроении. Вот и рычала по поводу и без повода.
– Император же…
– Ты о том, что он меня подставил?
– Я бы не стал так говорить, – замялся Ваня.
– Ага, а делать, значит, можно?
– Маша, это государь…
– Вот именно, Ванечка. Вот именно.
– Маша?
Я вздохнула, осознала, что брат ничего не понял, и принялась объяснять.
– Ванечка, солнышко, я – величина?
– Ну…
– Нет. А император?
– Да.
– Вот. Если сравнивать… ты будешь объяснять тараканам, за что им достается тапкой?
– Не буду.
– А меня пригласили, объяснили… как ты думаешь, зачем?
– Не знаю? – задумался Ваня. – Зачем?
– Подозреваю новый этап какой-то сложной интриги. Точно сказать не могу, потому как всей информацией не владею, но чтобы власть имущие считались с власть не имущими? Такого не бывало никогда.
– Хм…
Ваня покусал палец. Потом почесал в затылке, и, простимулировав таким образом мыслительную деятельность, подвел итоги:
– Драпать надо?
– Надо. Но не дадут.
– Плохо.
Да вот кто бы сомневался, что плохо. Но и удрать нам не дадут, и прыгать по команде придется…
– Ваня, я составлю завещание.
– Маша! Ты что?!
– Ванечка, солнышко, помолчи и послушай.
– Да?
– Я оформлю завещание на детей и вас с Петей. Им свое, вам свое. Тебе Лощинку, Пете крупную сумму денег, мальчишки тоже свое получат. Нилу рудник, Андрюшке все, что осталось от его отца… я все распишу: и что, и кому, и куда. А ты будь любезен следуй указаниям. Не пропадете, обещаю. Только малышню не оставляй, ладно?
– Обещаю.
– И будь человеком, не женись, пока Андрюшке хотя бы четырнадцать не исполнится, чтобы мальчишки могли за себя постоять. Мало ли какой твоя жена окажется.
Ваня помрачнел. Про маман вспомнил, оно и понятно.
– Я обещаю. Но ведь все будет хорошо, правда?
– Обязательно будет, – кивнула я. – Главное, чтобы мы были при этом самом всем.
– Маша, это как-то звучит…
– Да нормально это звучит, – поморщилась я. – Нормально. И вообще, я допускаю – все.
– Я… Маша, давай все-таки уедем?
– Куда?
– Да хоть бы и во Францию!
– Ах, Ваня, Ваня, мы с тобой в Париже нужны как в бане пассатижи.[3]
– Что?
– То. Горькая, но правда. Не нужны мы там никому. Мы и тут-то никому не нужны, кроме себя самих, так что держись, братишка.
– Маша… мне страшно.
А мне-то как было страшно! Но я старшая и самая крутая, так что пришлось улыбаться.
– Ваня, Ваня… справимся. Обещаю.
Ваня шагнул ко мне, опустился на пол, обхватил меня за колени…
– Маша, Машенька, не умирай, пожалуйста…
И смеяться не хотелось над умоляющими глазами, над отчаянным лицом. Только пригладить взъерошенные вихры.
– Я все сделаю, чтобы выжить. Я вас просто так не оставлю.
Братишка не верил, но и выбора у него не было. Не вешаться ж превентивно? В надежде, что мучиться меньше будешь?
Нет уж. Мы еще помучаемся, а если повезет, то и врагов с нами вместе зароют. А еще лучше – без нас. В индивидуальной могилке.
Даешь простор и ячность?[4]
Однозначно!
Интерлюдия 2
Игорь Никодимович нечасто относился к людям хорошо. Работа у него такая, понимаете ли, подозревать, что каждый второй человек сволочь, а каждый первый – дурак. За редким исключением.
Вот сейчас он как раз и беседовал с одним из этих редких исключений.
– Что вы можете мне сказать?
4
Ячество – резко выраженный индивидуализм, выдвижение собственного «я» на первый план. (