Это какого он Ивана Михайловича имеет в виду? В МГУ только один человек с таким именем и отчеством, знаменитый Сеченов.
– Что-то припоминаю, – пробормотал я. – Вы извините, испытания последних месяцев…
– Не способствуют работе памяти, – подхватил Россолимо.
И тут же вцепился как клещ в мою многострадальную спину. Кто-то ему что-то уже рассказывал про мою травму, и профессор из штанов выпрыгивал, так хотел знать, как я смог починиться. Пришлось объяснять про гематому, которая, видимо, сдавила нервные пути и вызвала паралич. Рассказал и о способах борьбы с этой напастью – упражнения, массаж, иглоукалывание.
– Это очень, очень интересно! – Россолимо подскочил на месте, забегал по кабинету. Потом закурил, слегка успокоился.
– Вы должны, просто обязаны написать монографию на эту тему, это же прорыв в лечении травм позвоночника! Обязательно с иллюстрациями. Нет, надо же… Специальная кровать, блоки и упражнения… и китайское иглоукалывание! Такую монографию можно было бы и в «Ланцет» тиснуть. Утереть нос Хартону!
Вот видно фаната. Точно писал диссер про спинной мозг… А Хартон – это какой-нибудь конкурент-«спинальник».
– Я теперь уже к науке не принадлежу, – развел руками я. – Думаю, что…
– Извините, что перебиваю. Сразу хочу сказать: с вами поступили подло, несправедливо! Я буду добиваться вашего восстановления на кафедре!
Эх, Григорий Иванович! Как бы твоя собственная должность не стала вакантной. МГУ несколько раз чистили от либеральной профессуры в конце и начале века. У нас же как все работает? Поймали студентов на какой-нибудь стачке или митинге? Засадили в кутузку. А преподаватели, не все, но многие, начинают впрягаться, писать открытые письма, петиции… И прилетает уже им. А потом будет первая и вторая Думы, куда наивная профессура тоже пойдет депутатами – сеять доброе, вечное… Огребет еще и там при разгоне.
– Профессор, – начал я делать уже собственный подкоп, – это все, конечно, очень благородно, и я благодарен за такое отношение… Но я к вам по другому поводу.
– Какому же?
– Господин Талль завещал мне свой научный архив, переписку с европейскими медиками. Я обнаружил там несколько исследований новых лекарственных средств.
– Да вы что? И в каких областях?
– Антисептики, лекарства, призванные бороться с бактериями, профессор много изучал тему туберкулеза, переписывался с Кохом. Там тоже есть некоторые любопытные подвижки.
– Это очень интересно! – Россолимо опять забегал по кабинету. – Я завтра же… Нет! Сегодня пойду к ректору и буду обсуждать с Некрасовым ваш вопрос. Вы мне нужны на кафедре! Не так! Вы нужны отечественной науке! Я же помню, как вы знакомили нас с материалами вашей диссертации по топографии сосудисто-нервных пучков бедра. Так всесторонне изучить материал… Дорогого стоит!
О как Григория Ивановича разобрало. В МГУ сейчас рулит ректор Некрасов. В прошлом неплохой математик, но к концу девяностых он обрюзг; стал одутловатым и желтым, напоминал какую-то помесь китайца с хунхузом (ректор присутствовал на некоторых фотографиях, что хранились у Баталова в папках). Имел возможность изучить всю верхушку МГУ. А еще, судя по переписке, которую я все еще продолжал разбирать, под конец жизни ректор стал еще тем ретроградом и охранителем. Про него шутили, что математик Некрасов «прославился применением математики к доказательству неизбежной необходимости царского режима и охранного отделения».
– А декан что скажет?
Россолимо погрустнел. Похоже, с профессором Нейдингом у него не все гладко.
– Да, да, тут надо все тщательно подготовить. Если бы вы, Евгений Александрович, смогли сделать служебную записку на мое имя о новых исследованиях…
– То ими займутся ученики Нейдинга и других почтенных врачей императорского университета, – закончил я за Россолимо мысль. – А, может, и они сами.
– Чего же вы тогда хотите? – «грек» резко затушил папиросу в пепельнице.
– Вашего содействия. Хотел бы иметь доступ в лаборатории факультета и кафедры, продолжить изыскания профессора Талля.
Григорий Иванович задумался. Я решил его дожать:
– Разумеется, все расходы за мой счет. Реактивы и прочее…
– Имеете такую возможность? – удивился Россолимо. – Мне говорили, вы нынче в стесненных обстоятельствах, и для вас даже был организован сбор средств среди профессуры и студентов.
– И я очень благодарен коллегам и ученикам за помощь. Дела постепенно налаживаются, работаю доктором на Арбате. Частная практика.