— От чего умер профессор?
— После того ужасного случая, отец страдал приступами сильной мигрени. У него начались эпилептические припадки, последний месяц он почти не вставал с кровати. Наш семейный доктор сказал, что были повреждены какие-то важные функции мозга.
Я помялся, но потом все-таки спросил:
— Было ли вскрытие? Вы простите мою неделикатность, но иногда важно узнать причины смерти.
Виктория пожала плечами:
— Надо спросить у маман, я всего лишь хочу выполнить последнюю волю отца. Папа оставил вам всю свою библиотеку, научную переписку с европейскими медиками. Есть несколько незаконченных статей. С вашего позволения, я пришлю со слугами ящики с книгами и журналами.
Девушка оглядела мой небольшой кабинет, слегка покраснела.
— Если это может подождать или как-то частями… — застеснялся я своей тесноты.
— Простите, я не поинтересовалась вашим самочувствием… — а красиво Виктория перевела разговор!
— Планирую к Рождеству встать на ноги, — сделал я смелое заявление. Раз уже чувствую ноги и могу сгибать колени — процесс, как говорил один пятнистый товарищ в моем времени — пошел.
— Очень за вас рада! Простите, что не смогла навестить ранее. Я училась в немецком пансионе, когда произошла эта ужасная перестрелка, пока добралась, пока врачи лечили отца…
— Алес ист гуд, — по-немецки успокоил я девушку. — Жаль, что мне не удалось проститься с профессором.
Мы помолчали, я уже подумал кликнуть Кузьму и все-таки угостить девушку чаем. Она мне понравилась. Своей искренностью, добротой. И тут она задала мне вопрос, который поверг меня в ступор:
— А вы собираетесь завтра на суд по делу Гришечкина?
Я сначала не понял, кто это вообще такой. А потом вспомнил письмо студентов, фамилию стрелявшего… Стало быть, завтра начинают судить убийцу профессора?
Глава 4
Ехать в Екатерининскую больницу не пришлось. Как представил, что меня спускают на инвалидном кресле вниз, потом в пролетке, а как приедешь, по корпусам искать инфекционку, да там прорываться к лечащему или дежурному врачу… И все это без пандусов, лифтов! Такой забег — сродни олимпийскому рекорду. И нет, в конце дают не золотую медаль пятьсот восемьдесят пятой пробы, а какую-нибудь заразу в общей палате. К тому же там слыхом не слыхивали про мерцелевские боксы и даже маски на лицо здесь не знают зачем надевать.
Проблему решила Марья Сергеевна. В соседнем доме жил отставной генерал Васильев. Он недавно провел к себе в телефон. Чудо техники, на всю первопрестольную сотня-другая номеров всего. Забег по лестницам все-таки случился, но оказался относительно недолгим, общаться с домовладельцем не пришлось, его не было на месте — ограничились только генеральским камердинером. Пожилой мужчина в лиловой ливрее провел нас к большому лакированному шкафчику с ручкой, покрутил ее. Потом дал рожок и указал кивком на еще один рожок, куда надо было говорить. Техника — на грани фантастики. Где тут отправлять смски?
Переговоры с телефонной станцией взяла на себя Марья Сергеевна. Громко крича в трубку, она выяснила номер больницы и попросила с ней соединить. И там это сделали! Мы разговаривали с самим главным врачом — Александром Петровичем Поповым. Вот же он удивился такому новомодному способу узнавать про пациентов! Но вник быстро — все-таки коллега слег с тифом, и попросил перезвонить через четверть часа. Что мы и сделали.
— Очень плох! — даже я слышал сквозь шорохи и скрипы громкий голос Попова — Сознание пациента спутано, температура сорок один градус, тут только можно молиться. Пора вызывать священника, соборовать Павла Тимофеевича, другого ничего не сделаешь.
Нифига себе вопросики. Мы с Марьей Сергеевной уставились друг на друга.
— У господина Зингера есть дочь, но она вышла замуж за моряка, — домохозяйка прикрыла рукой рожок телефона. — Надо ей дать телеграмму во Владивосток.
Значит, фамилия Павла Тимофеевича Зингер. Надо запомнить. Я покивал насчет сообщения родственникам, и разговор с больницей на этом и закончился.
Дома меня уже ждал китаец. Ли Хуань начал с привычного массажа, особое внимание уделил ногам — стало даже больно от его растираний. Но я терпел. Потом было иглоукалывание. Все это под какую-то заунывную песенку, которую напевал житель Поднебесной. Еще он зажег ароматические свечи, что стало чем-то новым в «лечебном протоколе».
Я поплыл, впал в какое-то странное состояние сумеречного сознания. Что-то вроде лунатизма. Все понимаю, но как бы смотрю на себя со стороны.