— А посмотреть операцию можно? — вдруг воспылал любовью к хирургической науке Морозов.
— Увы, нет, — развел я руками. — На операции могут присутствовать только лица с медицинским образованием. Сами понимаете — женщина будет раздета, да еще и введена в наркоз. Ваше присутствие может привести к урону чести. Нам же не нужны судебные иски и разгневанные мужья, правда?
Купцы согласно закивали. Теперь, когда они впечатлились в приемном — можно и денег попросить. На вторую подстанцию.
Глава 10
Но иск нам все-таки вчинили. Можно сказать, первый в истории «Русского медика». Прямо в рамочку и на стенку вешай. Операция иссечения опухоли прошла удачно, Марфа Васильевна ожила, быстро начала поправляться. Я честно сказать, видел ее только на обходах, особенно дальнейшей судьбой не интересовался — понял лишь, что она со странностями, долго «выхаживала» свою опухоль и не обращалась к врачам. У меня впереди был званый ужин с аристократией, надо вспоминать какой вилкой что брать из тарелки — так что вникать в тараканов пациентки времени не было. Плюс май в городе выдался ударным — полыхнуло на заводах и фабриках. Не так чтобы сильно, в основном в форме стачек, маевок, больше похожих на народные гуляния. Где каждый второй выпивший и о-очень не любит власть. В Москву ввели казачьи части, на улицах появились патрули. В том числе и в нашем районе. Я уже думал, что сейчас начнется — рубка шашками протестующих, раненые на полу в приемном покое… Но нет, все проходило более-менее мирно, без эксцессов. Власти даже сняли заставы на Хитровке — эпидемии так и не случилось, а лишний раз злить народ никто не хотел.
Марфа Васильевна успешно выписалась из клиники и уже на следующий день нам прилетел иск. Глупый, до невозможности. Пациентка, оказывается, не давала своего согласия на операцию.
— Считает опухоль наказанием божьим за ее грехи — пояснил мне заявившийся в кабинет низкий, лысый адвокат в пенсне — Посоветовалась с духовником и решила вас наказать. Имеет полное право-с.
— За что? Получить ее согласия мы не могли, — она умирала от удушья.
— Уложение о наказаниях от 1892 года, Отделение 7-е «О нарушении уставов врачебных».
Юрист мне долго задвигал про статьи, потом попробовал договориться насчет компенсации.
— Двести рублей. Ну и моя комиссия.
Совсем охренел. На двести рублей я могу телефонистку полгода в штате «Русского медика» содержать.
— Все в сад, — я показал рукой, куда отправляться ушлому адвокату. Придумали мне тут юридический шантаж.
Лев Аронович уходить категорически не хотел — готов был и за сто пятьдесят рублей уладить душевные терзания своей доверительницы. Плюс сорок ему на карман лично. Нефиговые такие расценки. Попытки вежливо выгнать быстро обернулись руганью на повышенных тонах, криками. Как же я удивился, когда в кабинет зашел Жиган, молча схватил Ароныча за шкирку, повалил со стула на пол и потащил к двери.
— Постой, постой! — подорвался я со стула. — Тебе же нельзя!
— Можна! — уверенно ответил гигант, дотащил адвоката до лестницы, дал тому пинка. Бам, бам… Ароныч скатился вниз, взвизгнув, уже на карачках помчался до следующего пролета. Там его легко опять поймал Жиган, обхлопал пиджак, достал визитницу. Одна карточка перекочевала ему в руку.
— Кожевническая, двадцать один?
— Д-да… да, — адвокат, до сих пор косноязычием не страдавший, вдруг начал заикаться.
— Слушай меня сюда, кожевническая. Ежели еще раз дохтура потревожишь, я тебя, сопля очкастая, навещу. Уяснил?
Я оглянулся, нашел на лестничном пролете пенсне Ароныча. Не разбилось даже. Поднял, подал адвокату.
Руки у того дрожали, он все вглядывался в лицо Жигана, никак не мог отвести взгляд. Прямо «идите сюда, бандерлоги». Хитровец отпустил ворот пиджака юриста, даже поправил тому смятый галстук.
— Уже можно-с идти?
— Можна. Давай, вали, не задерживай почтенную публику.
Адвокат, оглядываясь, посеменил прочь. Я, ругаясь про себя — как бы не привел очкарик полицию, повел Жигана в смотровую, оценить швы. Не разошлись ли. Заодно расспросил про житие-бытие хитровца.
Сам Жиган был из тамбовских крестьян, второй сын. Первый умер «от горячки», отец взял в отходничество следующего.
— Чем занимались? — поинтересовался я, откладывая в сторону старый бинт, и готовясь повязать новый.
— Точильщики мы.
— Тамбовский… Так это мы с тобой земляки. Я из Знаменки.