Зашел соискатель уверенно, на пороге поздоровался, шагнул поближе. Стоит, молчит, смотрит. Высокий, ясноглазый. Волосы назад зачесаны, на лице оспины, которые, впрочем, не портят облик… Ибо старые такие, будто поистершиеся.
— Что, Женя, не узнал?
— Мы уже на ты? — удивился я.
— Вместе учились пять лет на медицинском, — врач отставил трость, повесил шляпу на крючок.
— Прости, запамятовал, — у меня екнуло внутри, но я быстро справился с собой.
— Тогда разрешите отрекомендоваться, — перешел обратно на «вы» посетитель. — Винокуров Александр Николаевич. Лекарь, выпуск Московского университета восемьдесят восьмого года.
А фамилия-то знакомая!
— Присаживайся, — показал я на стул. — Можно на ты. И расскажи о себе. Как жизнь сложилась?
Для меня эти легенды про гимназию с золотой медалью и прочую успеваемость в стенах нашей альма матер — дело десятое. А вот как держится человек, не пытается ли утаить чего — поглавнее будет. Потому что навык обучения у Винокурова явно имеется, гимназия с отличием и универ за плечами его дали. Значит, научить чему угодно можно. Меня больше интересует другая часть биографии. Но этот проверку прошел — сам рассказал, без расспросов, что был выслан на родину, в Екатеринославскую губернию, за участие в рабочем кружке. Но вскоре был прощен за примерное поведение, и вернулся в Москву. Значит, бывший ссыльный.
— Емельян Николаевич — брат твой?
— Да, младший.
— Значит, тебе известны подробности его работы у меня, а также печальные обстоятельства, вынудившие меня с ним расстаться?
— Известны, — Александр тяжело вздохнул. — Я и сам его предупреждал. Мол, посмотри на меня, чем закончились эти кружки… Там сначала все красиво, про защиту рабочего класса, просвещение, а потом бомбу в руки и свергать самодержавие — врач тяжело вздохнул. — Спасибо, что вытащил Емельяна, — Винокуров выложил из портфеля на стол стопку документов. — Он мне все рассказал.
— Пустое, — отмахнулся я, взял бумаги. Это были диплом, рекомендательные письма… Винокуров-старший работал в екатеринославской губернии земским врачом. Возглавлял целую уездную больницу. Впрочем, небольшую — на пять докторов.
— Сначала все было замечательно, — делился опытом Александр. — Две тысячи рублей в месяц, да еще под отчет тысячу. Дома срубили врачам, своя библиотека, любая периодика. А потом из года в год урезали расходы. Земские собрания — интриги и ругань. Работать не дают, завалили отчетностью.
— Ну, бумаг и у нас много, — вздохнул я. — А будет еще больше.
Рассказал про наше новое начинание со скорыми — показал черновик статьи Моровского в газету «Врач» о работе подстанций. Александр оказался умелым бюрократом — сразу перешел к цифрам, что я приводил в конце статьи, похмыкал.
— Большие деньги и большое начинание. Было бы интересно стать частью всего этого.
Я задумался. Один раз я на этой семейке крепко ожёгся. Сам по краю прошел, Зубатову должен остался. И вот опять, по второму разу в ту же реку. Наверняка сомнения были понятны не только мне, и Винокуров сидел не совсем спокойно: то руки потрет, то нос почешет.
— Опыт работы меня устраивает, — я полистал документы. — Но повторю то, что говорил Емельяну, а вслед за ним и всем остальным. Твои политические пристрастия не должны мешать работе. Мы занимаемся медициной. Малейшая помеха нашему делу, — подпустил я немного пафоса, — и мы расстаемся. Это понятно?
— Да. Я согласен. На любую должность — Александр замялся — Очень нужна работа…
— Семья? Большая? — поинтересовался я.
— Трое детей. Плюс брата пока содержу.
Однокурсник то у нас многодетный. Ну, оно по нынешним временам — обычное дело.
— В таком случае… На новую подстанцию пойдешь. Заведующим. Здесь стажировка месяц, чтобы специфику понять, поездишь с бригадами на вызовы. Справишься?
— Неожиданно… Но интересно. Да!
Вот как чувствовал, что не доведет до добра этот дочерний взбрык. Вика — замечательная девушка, и в работе, и в… личном плане. Есть небольшие тараканы в голове, но это терпимо. Нравится она мне. Но вот последний ее фортель должен был привести к каким-то нехорошим последствиям. Слишком уж революционный поступок. По нынешним временам… наверное, это как в двадцать первом веке учительница в кремлевской школе начнет параллельно с уроками в онлифанс сниматься. Причем в однополых съемках. То есть если незамужняя девица живет с незамужним мужчиной — всё, небо упало на землю. Вот если отец семейства прислугу в углу нагнет, и употребит — это ничего, бывает. Сорок раз «Отче наш» и двадцать раз «Богородице, дево, радуйся» — и свободен.