Георгий освободился минут через пятнадцать. Наверное, всех желающих не подпускали, исключительно особо избранных. И как назло, когда он вошел, я начал прожевывать первый кусок сооруженного только что многослойного бутерброда. Потерпел бы еще минуту, ничего не случилось. Кулинарный шедевр я сотворил исключительно от скуки, не от голода.
— Извините, — смутился цесаревич, когда я вскочил и начал прикрывать рот салфеткой.
— Я готов, Георгий Александрович, — сказал я, с трудом глотнув так не вовремя запихнутый в рот кусок. Остаток бутерброда положил на тарелочку. Сейчас придет лакей, и уберет. Эх, не удалось поесть с царского стола!
Выходя, чуть не забыл тросточку. Хорош бы я был, рассказывая Богдановой, что посеял ее имущество, развлекаясь с Великими князьями.
— Господа, познакомьтесь: профессор Баталов, Евгений Александрович, — представил меня ожидающей на улице четверке. — Управляющий моими делами, каперанг барон Эвальд Антонович Штакельберг. Ваш коллега, доктор Яковлев. Лейтенанты Бойсман и Гулак-Артемовский. Мой гость со мной, вы за нами.
Сказал кучеру, куда надо заехать, и сел в фиакр к Георгию. Опасался ли я находиться в тесном пространстве рядом с туберкулезником? Ведь инфекция передается воздушно-капельным путем, а это самый верный и опасный путь заражения. Так бояться нечего — примерно сто процентов взрослого населения имеют палочку Коха. И антитела к гепатиту А. И вирус простого герпеса. Носители — почти все, а болеют немногие.
Подъехали к дому мэра, я быстро сбегал за саквояжем, и мы тронулись. Что хорошо в маленьких курортных городках — всё здесь рядом, сосредоточено на небольшом пятачке.
Кстати, дом цесаревич занял не очень выдающийся, будущая женская гимназия, в которой сейчас обитает Лиза, размерами побольше. Да и штат прислуги на первый взгляд невелик. Как-то не совсем соответствует титулу наследника престола.
— Разрешите помыть руки? — спросил я, когда мы вошли в спальню Георгия вместе с доктором Яковлевым. Мне от него скрывать нечего, а рассказать он может многое. — Раздевайтесь, пожалуйста.
Руки врач моет дважды — перед осмотром и после. Первый раз, чтобы пациенту приятно было, второй — доктору. Шутке этой, наверное, не очень много лет, по крайней мере сейчас. Совсем недавно хирурги не считали нужным мыть руки даже перед операцией. Рядом со мной к рукомойнику подошел и коллега — высокий, чуть сутулый, с седыми висками и совершенно рыжими усами.
— Давайте начнем осмотр с измерения температуры и артериального давления, — начал объяснять я, открыв саквояж. — Садитесь вот здесь, возле стола, руку сюда…
— У меня нет аппарата для измерения давления, — вдруг сказал молчавший до этого Яковлев.
— Дайте мне адрес, я пришлю прибор и инструкцию. Минуточку…
Я достал коробку с тонометром, посмотрел вглубь нутра чемоданчика, выискивая глазами чехол с термометром, и… Мне срочно захотелось присесть. А потом выпить.
Глава 10
Каким же надо быть дебилом, чтобы кинуть заряженный револьвер в докторский саквояж! После памятного эпизода с собаками я оружие почистил, доснарядил патронами, да и бросил назад. Всякого барахла там лежит немало, килограмм туда, килограмм сюда роли не играют. А теперь… стоит только кому-нибудь посмотреть внутрь — и готово.
— Что случилось, коллега? — Яковлев забеспокоился, начал на меня удивленно поглядывать.
'Сахалин, Сахалин, ты мое отечество,
Мне тебя до конца не пройти никак…'
Запел у меня в голове Окуджава. У него, правда, про Арбат было, но упекут меня именно на этот остров.
— Ничего серьезного, — отмахнулся я. — Задумался просто. Давайте приступим к осмотру.
Георгий Александрович уже снял рубашку, явил нам свое худющее тело. Он и в одежде не очень упитанным казался, а раздетый… Ребра можно считать спокойно, над ключицами такие впадины, что туда при случае получится стакан воды залить, и она не выльется. Не кахексия, которая крайняя степень истощения, конечно, но очень близко.
Начал осматривать. В легких, особенно в правом — куча хрипов, как сухих, так и влажных. При перкуссии уплотнение справа вверху. Хоть я и не особый умелец стучать указательным пальцем по другому, но тут трудно было не заметить. Правая граница сердца расширена. Печень слегка увеличена.
Цесаревич осмотр перенес стойко, я бы даже сказал, привычно. Вставал, ложился, поворачивался, поднимал руки и задерживал дыхание. А Яковлев смотрел, будто рапорт писать собирался. Один только раз удивился, когда я живот щупал. Уточнил, не метода ли это, придуманная профессором Образцовым. Я в разговоры у постели больного вступать не стал, кивнул только.