СТОЛИЧНЫЯ ВѢСТИ. Въ настоящее время идутъ усиленныя подготовительныя работы по устройству въ Москвѣ въ будущемъ году ХII международнаго съѣзда врачей.
Я поехал на лихаче. Расстояние плевое, но это же центр города, любой ломовой извозчик может организовать пробку просто так, на ровном месте. Вот и мы попали, но деньги свои по повышенной таксе водитель жеребца получал не напрасно — мастерски развернулся на пятачке и поехал в объезд.
Врачебный саквояж я одолжил у Дмитрия Леонидовича. Заглянул, всё ли нужное лежит внутри, и помчался. Услышал только за спиной негодующий полукрик Ельциной: «Вы же обещали меня выслушать!». Не пожар, потерпит.
Пока ехал — усиленно размышлял. У Алисы было семь детей. Из них одна девочка, Мария вроде, умерла в раннем детстве. Из выживших мальчик Леопольд скончался в возрасте не то четырех, не то пяти лет от последствий гемофилии, а девочка Алис, в крещении Александра, стала носителем. Из оставшейся четверки два парня и одна девица вполне благополучно размножались, вроде бы, как и сыновьями тоже. Вероятность, что у Лизы та же беда — ровно половина. Пятьдесят на пятьдесят. Если она носитель, то у Сашки вероятность заболеть ровно половина. Один шанс из двух. Простейшая решётка, как там его, Паннета, что ли, перед глазами. Блин, нафиг эту статистику, если получил гибельный ген, то доумножайся я сейчас хоть до одной стомиллионной, ничем не поможет.
Встретил меня дворецкий, он же и провел в спальню сына. Да, знают об отцовстве всего несколько человек, и я — последний, кто это разгласит. И посещать его часто не могу, чтобы не вызвать подозрений. Бесит это меня безмерно, но поводов для постоянных визитов хирурга в доме Великого князя не имеется, а то, что я не педиатр, всем очень хорошо известно.
Естественно, без медицинской помощи мальчишка не остался, в комнате имелась сиделка, и врач тоже кружил по периметру. Причина беспокойства коллеги стала очевидной, стоило только взглянуть на Александра. Дыхание как бы не шестьдесят в минуту, при каждом вдохе межреберные промежутки втягивались, губы синие, и главное — он клокотал и хрипел так, что и за дверью, наверное, слышно было. Тяжелый бронхит или пневмония. Но точно не гемофилия, которой я опасался по дороге.
— Коллега, здравствуйте. Я Баталов Евгений Александрович, меня пригласили для консультации, — представился я высокому доктору в пенсне.
— Рад знакомству. Гневанов Дмитрий Витальевич, детский врач. Получается, вас мы ждем вторые сутки? Телеграфировали в Москву, но оттуда ответили, что вы выехали. К прибытию поезда кто-то там опоздал…
— Я здесь. Мне бы руки помыть. И расскажите хоть кратко анамнез заболевания, чтобы времени не терять.
Блин, будто дежавю. В Вольфсгартене почти такая же сцена была. Надеюсь, Гневанов получше того надутого и трусливого индюка. Интересно, икнул сейчас лейб-акушер Петерман? Вспомнили ведь.
Сиделка поставила таз, дала мне мыло и принялась поливать на руки из кувшина. Горячевата водичка, но сейчас ждать, чтобы разбавили, не хочется. Можно и потерпеть.,
Пока я драил кожу, в комнату вбежала бледная Лиза:
— Слава богу, вы приехали!
На людях княгиня соблюдала приличия и дистанцию, дала поцеловать руку.
— Подождите, пожалуйста, в соседней комнате, — осадил я Елизавету Федотовну, повернулся к сиделке. — И вы тоже. Коллега, докладывайте.
— Температура тридцать девять и три последний раз, двадцать минут назад. Заболел третий день уже как. Сами знаете, у младенцев от безобидного насморка до крупозной пневмонии иногда меньше часа промежуток. Когда вызвали меня, клиническая картина в самом разгаре уже была. Обтираем водой с уксусом, но эффект минимальный. Лед тоже… не очень. Лихорадка держится на высоких цифрах, не спадает.
— Давление? — спросил я по привычке, и только потом подумал, что детские манжеты не выпускали.
— Понижено, — вдруг ответил Дмитрий Витальевич. — Шестьдесят на сорок, но я боюсь, если дело дойдет до криза…
— А как же вы?..
— Догадаться сделать маленькую манжету нетрудно. Странно, знаете, и непривычно — ведь вы этот прибор придумали…
— Ерунда. Пульс? — приложил пальцы к тонкой шейке, на сонную артерию, нащупал. Да, частит, и сильно.
— Сто пятьдесят. Если бы не привычка, не сосчитал, у младенцев, сами знаете… Частота дыхательных движений пятьдесят шесть. Впрочем, вот лист с записями, это температуру мы раз в тридцать минут измеряем, а давление и прочие показатели — раз в четверть часа.
Я посмотрел на скрепленные вместе листы. Ситуация всё хуже. До кризиса, который характерен для пневмоний сейчас, можно и не дотянуть. Блин, за что мне это? Чем этот мальчик провинился? И ведь даже эмоции показать никак нельзя. Вздохнул, повернулся к Гневанову.