— Отёк мозга? И это точно из-за абсента?
— Других причин не вижу, — пожал плечами Ивановский.
— Благодарю за объяснения, — холодно сказал Клейгельс. — У меня вопросов больше нет.
И пошел на выход. У двери остановился, обернулся к нам, будто вспомнил что-то.
— Князь, вы не будете так любезны сопроводить меня?
Куда же я денусь с этой подводной лодки?
— Буду рад помочь, — буркнул я уже пустоте.
Наскоро попрощался с Николаем Петровичем, вышел на улицу.
— Вы на авто? — спросил Клейгельс. — Скажите своему человеку, пусть следует за нами, поедете в моей карете.
Подозвал Жигана, объяснил, что и как. Сели, поехали. Градоначальник молчал, сидел, сжимая в руке набалдашник трости. Будто никак не мог решиться. Потом вдруг постучал кучеру и скомандовал: «На Невский, куда с Аркадием ездил». Наверняка мы на Дворцовую площадь следовали, в минфин. Даже разворачиваться не пришлось. Остановились на Невском, и Клейгельс позвал меня, выходя из кареты:
— Не сочтите за труд, князь.
Знакомая лавка, однако. Как тесен мир. Я же здесь коньяк покупал совсем недавно, когда к Склифосовскому шел заливать «подарок» от великих князей. Приказчика не запомнил, может, и тот же.
— Чего изволите? — поклонился он.
— Абсент, — сказал, как выплюнул, мой спутник.
— У нас богатый выбор, господа. Однако-с, если вы позволите, я предложил бы…
— Весь неси, — прошипел Клейгельс.
— Но у нас в магазине несколько ящиков, это…
— Что тебе, прыщ, непонятно в слове «всё»?
Николай Васильевич сейчас был похож на государя Петра Алексеевича в поэме господина Пушкина «Полтава». Ну, то самое место, где «Выходит Петр, лик его ужасен, движенья быстры». Мне приказчика почти жалко стало. Он тут — лицо подневольное, чем сказали, тем и торгует. Небось, еще и материальную ответственность несет. Но попробуй поспорить с господином откровенно агрессивным и явно не из простых.
«Сейчас что-нибудь прольется», — пронеслась мысль, и я оказался прав. Только приказчик вынес первый ящик и проблеял «Вот „Перно“, ваше…», как Клейгельс начал лупить темные бутылки тростью. Блин, такая вместо бейсбольной биты пойдет, пожалуй, даже поудобнее будет. В лавке резко запахло спиртом и полынью. И в носу сразу защипало.
— Дальше! — взревел градоначальник. — И попробуй хоть бутылку утаить! Убью на месте!
Погром продолжался еще минут десять. Запах полыни стал так густ, что я кашлял каждые несколько секунд, так першило в горле. Даже платок, приложенный к лицу, не помогал. Осколки стекол густо усеяли пол. На шум прибыл городовой, который, естественно, своего самого большого начальника узнал, и после этого занимался тем, что не давал любопытствующим заглянуть внутрь лавки. Бледный приказчик притащил уже пятую коробку абсента. Если стоимость вычтут из его жалования, следующие полгода ему предстоит питаться большей частью воздухом и дождевой водой.
— Это все, конечно, замечательно, — произнес я, спасая последнюю бутылку «Зеленой феи» из рук разъяренного градоначальника. — Но, может быть, поговорим серьезно? Хватит уже погром учинять.
Клейгельс меня не слушал, поэтому пришлось даже прикрикнуть. Для Николая Васильевича это стало шоком. Он неверяще на меня посмотрел, а я, не выпуская бутылки из рук, потащил его за рукав наружу.
— У вас кровь, ваше превосходительство, — сказал городовой.
И точно, по щеке Клейгельса стекала красная дорожка.
— Не трога… — только и успел сказать я, но Николай Васильевич уже выдернул торчащий из кожи осколок, и лишенный преград поток хлынул наружу.
Вытащил из кармана носовой платок и прижал к ране. А распахало там знатно, парочку швов точно наложить придется.
— Не извольте беспокоиться, сейчас скорую вызову, — рявкнул полицейский, и выбежал наружу.
— Вот, извольте-с присесть, ваше превосходительство-с, — приказчик притащил стул и поставил у стены, а потом начал сгребать в кучу осколки стекла.
— Простите, Евгений Александрович, за эту безобразную сцену. Словно с цепи сорвался. Сам себя не узнаю. Ехали, а всё вспоминал эти слова про отек головного мозга, и всё остальное, — начал оправдываться градоначальник. Из-за прижатого к лицу платка голос его был глухим и тусклым.