Наверное, ночью будет дождь. Наверное, ночью будет прохладно. Циклон, дожди, осень. Листья свое отвисели. Они еще держатся на ветру, они еще долго не станут желтеть. Но под утро в Москве бесшумно взорвется сентябрь, к рассвету на мокрых тротуарах окажется много-много ярко-зеленого конфетти.
Леха сидел, думал о всяких разных вещах. О том, как крайне несовершенные и, что говорить, весьма, весьма порочные люди могут вместе построить дом, в котором он сейчас сидел, прокопать тысячью нужных ходов холмы, на которых этот дом стоит, и создать весь этот мир вокруг. Любой, кто хоть раз видел изнанку людских систем, уже никогда не сможет поднять на них руку — потому что каждый гвоздь в этом мире полит человеческим потом. Каждый кирпич в этой стене согрет теплом руки. Каждую ступень в лестнице кто-то живой придумал и когда-то нарисовал на бумаге, кому-то было нужно, чтобы она сбылась. Частички людских жизней во всем, что есть вокруг. Что говорить, жизни эти временами были скучны, изредка занятны, а порой даже отвратительны. А вот город получился в целом — великолепный. И это есть чудо. Потому что логически объяснить, как все это произошло, — возможности нет.
Темно за окном. На Москву спустились облака. Верх Останкинской башни пропал из виду. Подножные прожектора уже не достают флаг. Казалось, в серый круглый ком небесного пуха воткнута светящаяся игла.
Леха молчал. Он думал о том, как через темный лес идет товарный поезд, и что завтра грузовик прибудет к месту своего назначения. Грузовик, доверху набитый электроникой. Самой лучшей электроникой для поиска нефти, которую только мог для Колдуна отыскать Чингиз.
