В клуб Леночку устраивала вся семья — «От такой работы не отказываются» — заученно повторяла она подружкам. В ее душистой завитой головке было место многим интересным вещам: кусочку белого пластыря в натертом подъеме туфли, случайно брошенному на нее хищному взгляду главного менеджера, устройству Вселенной в книге Карла Сагана, что не влезала в крошечную дамскую сумочку, и Леночка носила ее с собой в пакете и читала в метро. И поэтому между ушек с задорными красными клипсами в тон мини-юбке свободных ячеек не оказалось. Все они были заняты черт-те чем — и последние пять имен из Лехиного списка выпали. Исчезли совсем.
Леха щелкнул извлеченной из внутреннего кармана пиджака ручкой, исправил орфографию. Леха был пьян и углядеть остальные пропущенные имена не смог. Повел Антона наверх.
Леха виделся с ним два раза в год. На своем и на его дне рождения. Это был тайный парад, смотр резервов, тщательно скрытых и тщательно опекаемых. Леха знал, что на помощь Антона может рассчитывать всегда — независимо от ситуации.
Вася распорядился налить Антону штрафную, застолье шло своим чередом. Неприличный анекдот, острая закуска. Но стоило беседе вновь понести Леху вдоль низких берегов ленивой речки — Леты, как через минуту охранник опять позвал его в реальность. Чтобы снова проводить его в холл.
Вернувшись в третий раз за стол, Леха с ходу схватил стакан: а то и выпить не успеешь, как за спиной опять появится офицер.
Вдруг адский план сложился в голове. А что, как навестить Инфекцию? Ведь Лехино большое сердце без любви разорвется. Тихонько спуститься вниз, в машине полбака будет, не меньше. Тридцать километров от Окружной — разве ж это далеко? С шоссе на мост, дальше по полю, потом от ворот воинской части — налево. За холмом окажется поселок. Давно Леха там не был. Но засветло вспомнит. В конце концов, можно спросить. А от водонапорной башни — третий дом. И черт с ней, с Аллочкой.
Леха встал, собираясь перемолвиться с Васей. И тут вспомнил… Леха вспомнил, что своего самого важного гостя он в список-то и не внес. Сразу протрезвел. Рысцой бросился к лестнице.
Напротив входа в холле стоял приземистый седой мужик в синем костюме. С широких плеч пиджак свисал, туго обхватывая бедра — модный силуэт. Из-под складки брюк внизу выглядывали остроносые башмаки, набранные из трех оттенков черной кожи. Зычный бас заливал зал:
— Да на х… мне твой список. А ну-ка позови-ка мне менеджера. Да я вас тут всех завтра уволю.
— Добрый вечер, дядя Георгий!
Дядя молча сгреб племянника, по-родственному отвесив чувствительный шлепок по спине:
— Ну, где твоя невеста? Идем, показывай! — И они отправились вверх.
Леха толкнул от себя дверь — и замер. Зал оказался пустым. Недоуменно оглянулся вокруг. А, черт, там стены зеленые, а здесь синие. Не тот зал.
Следующая дверь. Когда глаза привыкли к полумраку, Леха увидел шесть пар печальных, немигающих черных глаз, в упор рассматривающих пришельцев. На краю стола — граненый стакан, покрытый куском черного хлеба. Один кавказец наклонился к соседу, что-то сказал на ухо.
Третья дверь. Стойка бара и четыре столика. Сонная девица с чашкой кофе у окна.
Леха вздохнул:
— Ладно, давай пропустим по одной, а там, может, дальше пойдем искать.
Дядя Георгий кивнул.
13
Алексей Георгиевич до, во время и после войны слыл на Москве большим спецом по мощным прессам. Его хорошо знали на «Серпе», в те времена освещавшим жерлами своих домн ночные окрестности. Теперь сталь там не льют, не вымешивают броню механическим кулаком и на усыпанном металлическими костями сонном пустыре к югу от заводской ТЭЦ без дела ржавеет пятиэтажный динозавр-пресс. Цех вокруг него разобрали, а его трогать не стали, побоялись косящего по сторонам великана; это первая большая машина, собранная командой Алексея Георгиевича.
И под парящим в облаках зеленым заревом ночной плавки на «Шарике» Алексей Георгиевич был своим. «Буф, буф, буф» — почти как сердце стучали его пресса, и в такт им, ахая хрусталем, подмахивала громадная люстра в заводском клубе за забором.
Старики с военных заводов помнят его до сих пор. Суров был мужик, молчалив и крут. Как огненный бог Перун, что под утро приходил в его сны. Уж как они там столковались, не знал никто, но только с горячим металлом Алексей Георгиевич мог делать все.