Семь Высоток в Москве. Гробницей-пирамидой над Арбатом нависает МИД. Миражом над барханами в городском гулком шуме дрожит Университет. Вечно бродят по московскому горизонту коричневые айсберги. Ночью смертоносные глыбы осветит электрический свет — чтобы взгляд «Титаник» не смог разминуться.
Зачем Хозяин поднял небо на семь штыков?
Имперские трезубцы встали посреди барачных болот. Дворцы с вознесенными под крыши статуями в нищем послевоенном городе. Разность потенциалов — миллион вольт. Колдун оценил длину шпиля — никак не меньше. При таком напряжение в проводах-коридорах от дверных ручек будут сыпаться искры. Миллион вольт. Зарево синее пляшет над гранеными шпилями — оттого такой нервный московский шаг, оттого взвинченна и раскованна речь.
По воле хозяина на головы москвичей с неба пали каменные молнии. И разветвились у земли. Потрескивая в стенах, в город потек электрический ток. Пятьдесят лет спустя башня из слоновой кости не подымет социальное напряжение так.
У каменных громоприводов большой запас эмоционального хода. Как у многих вещей, что рождены во времена черного гения, который в этом мире вообще-то князь. Они еще долго будут дрейфовать вдоль горизонта. Можно на них не смотреть. Можно не поднимать от асфальта глаз. Пока в коричневой воде взбаламученных луж не увидишь ломаное имперское величие. Русскую сказку и мечту — как они есть.
Конечно, будь у Сталина телевизор, он бы не тратил деньги на каменных идолов: электроны обходятся куда дешевле кирпичей. И цветные грезы не может ограничить земное притяжение. Да что там притяжение, против них бессилен даже сам здравый смысл. Но не было у Сталина в каждом доме телевизора. Оттого и упирал он на архитектуру. Города и улицы легко переименовать, но семь высоток в Москве снести — слишком круто.
Котельническая набережная. Тень на кофейной воде: черная мельница. Черная мельница, булатные крылья на вороненом ветру. Опричники жили здесь.
Что миллион вольт Хозяину? Энергия. А нормальному человеку такое напряжение запросто жжет мозги. Пробивает изоляцию. И тогда в ход идут опричники: свинцовый кастет-противовес. Никак без них не обойтись, ни тогда, ни сейчас.
Красивые ребята. Герои фильмов и книг. Черные кожанки, широкие штаны. Любят мощные иномарки, деньги и веселых девчат. Для опричников много работы длинной ночью на Руси. Их пуще глаза хранит тайна. А они умирают молодыми, крутые тридцатилетние авторитеты-полковники. Ах, как им завидуют — их так боясь.
Колдун им не завидовал. Он их даже не осуждал: кто они такие, чтоб он судил их бесплатно?
Выше по течению слегка ядовитой реки — красавица «Украина». В ее раскрытые окна плывет хлебный дух с обступившего ее с двух сторон Бадаевского пивзавода. Когда идет дождь, на его дворе вспухает оранжевой фантастической пеной просыпанный на асфальт порошок-шампунь для мойки бутылок. Когда идет дождь, даже Кутузовский проспект не так шумит — лишь случайный скрежет изредка ляжет, ляжет и растечется чернильной кляксочкой в шелестящую акварель.
Университет. Стоит на отшибе. Оттого вырос самый большой. Аккуратно размеренный тихий квартал; как вся здешняя жизнь. А своевольные тропки скоро скроет брызнувшая с ветвей листва.
Напряжение здесь потрескивает в волосах. Сверхмощный магнит вытягивает из деревень головастых пареньков. Что такое Университет? Большое решето. Кому пустота — кому сталь. Философия полупроницаемых мембран: каждому свое, всем сестрам по серьгам; да, только, смотри, смотри, серьги не перепутай. Есть много теней у статного красавца. Одна из них — гигантская драга. Но каждому винтику — столичную резьбу. По мясу, по крови, по костям.
Худая «Ленинградская» барышня. Рослая и неприступная. Потому что стоит на Трех Вокзалах — тут девушке иначе нельзя. Волосы на макушке собраны пирамидкой. Высокие скулы над жестким жабо. Не то, чтобы чопорна, а просто не общительна. Часто окна пустые в ее номерах.
Сановный МИД. На углу из такси вылезла девушка. Отвернулась пола белого плаща. Ветра совсем нет, просто слишком быстро несут ее туфельки на низком удобном каблучке к гербастому подъезду. Опаздывает. Кто-то из жаркого Марокко отбил ночью нехорошую телеграмму, и теперь девушка до вечера будет ждать звонка своего начальника из соседнего кабинета, сидя перед телефоном с заветной бумажкой в руке; но это чуть позже, а пока лежит еще белый лист с черными цифрами в прохладной ячейке сейфа, в тонкой картонной папочке, ждет тепла девичьей руки.