Вот это и имеют в виду ученые-экономисты, когда говорят «дивергенция экономических систем». Разделение труда в планетарном масштабе. Одни готовят кадры, потому что умеют лучше это делать, другие используют эти кадры — потому что умеют лучше это делать. Жаль только, что после начала этой программы все мало-мальски умные люди на Руси стали крайне недоверчиво относиться ко всем отечественным разработкам в тех областях, где технология поддается взлому. Хорошо хоть в остальных они доверяют.
Так что, не пустят Кузю в Америку. Но он будет жить здесь и когда-нибудь получит орден. В этом есть большой смысл: когда с русским человеком выходит неприятная история, власти снимают с него «железо» и «груши». Но квартиры и дачи не трогают. Таков уговор. Чем больше наград можно снять — тем больше шансов, что саму персону оставят в покое. Так что через сорок лет у Кузьмы будут большие потребности в орденах.
На улице уже ночь. Леха вышел из западного подъезда, что многим кажется гораздо красивее и значительнее главного. Он тоже как бы главный — но не для всех. Леха обернулся. Минуту постоял на ступеньках, глядя на огромное здание.
Тарас Бульба, посылая сынов учить латынь, знал, что она им никогда не понадобится. Сталин, отправляя дочь в Университет, понимал, что та история, которую ей расскажут его красные профессора, никого отношения к жизни иметь не может. Уж он-то знал историю, он был самым большим корифеем Истории — он ведь сам ее делал.
Но даже в таком образовании они видели прок. Привольная жизнь, без забот и хлопот, даст возможность человеку построить себя самому. И не так уж важно, что будет ему мешать немного, что будет предлогом: чтение скандинавских мифов или устройство «BFG». Лишь бы сильно не отвлекало. Хорошее образование — это высокий уровень причастности к судьбе человечества. К истории среднего класса. Ничего больше. Этого достаточно.
Людей этим майским вечером в университетской округе не было совсем. И хоть рассказывают всякие ужасы про университетский парк, где, говорят, одинокую девушку могут изнасиловать даже в двенадцать часов дня, Леха с удовольствием сошел с асфальта и прогулялся по мокрой земле. Господи, как же хорошо сбежать из коридоров! Леха дышал и не мог надышаться. И шел, пока за забором не увидел купола астрономической обсерватории. Задумавшись о звездах, он вдруг вспомнил, что уже очень поздно. Пора домой. Поймал такси.
«Ну и денек! Все успел: помириться и поругаться с Аллочкой, познакомиться и соблазнить девчонку, выпить и закусить. Даже пешком прогуляться получилось. Герой, однако. Теперь и помирать не страшно».
Университет остался за спиной. Через минуту слева и справа за тротуарами из земли поднялись черные холмы, черные высокие стены — в узкой ложбине шоссе пересекало гребень Ленинских гор. Сверху мелькнул узкий мосток.
Говорят, в толще этих гор подземное озеро-водохранилище, что на случай беды бережет чистую, отфильтрованную воду для всего города. Запаса хватит надолго. Потихоньку вода утекает — кое-где, почти рядом с набережной, бьют из склона прозрачные вкусные ручьи.
С Воробьевых гор машина выскочила на Метромост; выскочила и повисла между небом и землей.
Внизу калачиком свернулась река. Крутой склон-подкова остался позади. Там черный лес, пустые ветки над темной водой. Мокрые тропки. А вокруг моста — облака. Близкие, рыхлые, редкие…
Ветер стих. Улеглась рябь на реке. И Леха увидел, как всплыли из-под воды облака-отраженья. Куда легче и прозрачней настоящих…
А дорога уже приближалась к земле. Впереди Комсомольский проспект. Город поворачивался к Лехе своим более центральным боком. А Леха задремал…
Он вылез из машины напротив арки. Поднял голову, посмотрел в свои темные окна. В полнеба уже — ночь. Вздохнул: вот я и дома.
Лехина голова мотнулась влево, он даже не понял, что это; но колени уже подгибались, кто-то подхватил его за пояс. Через мгновение Леха лежал в машине на полу перед задним сиденьем.
«BMW» с треснувшим бампером, присев на задние колеса, рванула с места. И сразу слилась с бликами фонарей в стеклянных лужах, с бесцветными в ночи машинами, со слепящим светом встречных фар дальнего света. Переулки и темные окна высоких домов приняли и растворили черную машину в своем необъятном желудке. Машина слилась с городом. Плывущим в ночи огромным неповоротливым городом.