Крутанулся на каблуках и нажал дверную ручку.
— Здравствуйте. — Ему на глаза попался молодой парень в темном костюме.
— Я Варнавский, я к Георгию Алексеевичу.
— Здравствуйте. Пожалуйста, проходите.
Вадим на какое-то время задержался перед широким и длинным коридором; потом вспомнил дорогу. Секрет особнячка, тремя окнами смотрящего на улицу, в том, что наружу он выходит не фасадом. Три окна — это не фасад. Вернее, это ложный фасад. По-настоящему, это торец. А само здание на десятки метров тянется от улицы прочь. Там, в глубине трех его дворов, соединенных круглыми арками, тоже есть подъезды, и, кстати, гораздо удобнее и шире этого, и есть где удобно поставить машину, и въезжать-то с той стороны, с набережной, гораздо удобнее — но сегодня Вадим обязан был войти здесь. Ибо миссия его была официальна донельзя.
Перед кабинетом на третьем этаже Вадим жестом остановил потянувшуюся к кнопке селектора секретаршу:
— Как он?
Она тяжело вздохнула и покачала головой:
— Сидит. Второй день сидит.
Она думала отоспаться на выходных, а потом съездить к подружке на дачу. Вместо этого она второй день торчала на работе и таскала в кабинет тяжелые пачки личных дел. Одну за другой. Судя по упорству, с которым начальник их читал, в конторе скоро начнется небольшое землетрясение. Но, конечно, об этом сказать Вадику она не могла; только вздохнула еще раз и нажала селектор.
Георгий Алексеевич позавчера вечером с бодуна крупно полаялся с женой. По поводу выпивки. Нет, по поводу денег. Или все-таки по поводу выпивки? А черт их там разберет. Полаялся и полаялся. Дома делать было нечего, вот и подался он на работу. Но и тут заняться нечем — никого на рабочем месте не найдешь. Даже поговорить не с кем. Тогда, со скуки, он полез в личные дела. Иногда там попадаются такие любопытные вещи…
Когда на пороге появился Вадим, Георгий Алексеевич ему искренне обрадовался. Ну, наконец хоть что-то происходит!
— Присаживайся. Чай, кофе, минералка?
— Здравствуйте, Георгий Алексеевич. Водички — да, сушняк что-то…
Георгий Алексеевич приподнялся, протянул руку через стол. После рукопожатия сел обратно. Похоже, рука-то у ходока дрогнула…
Вадик выбрал левое кресло у стола совещаний. Поставил дипломат на пол, потом сел вполоборота и откинулся на неудобную спинку.
Они оба посмотрели на вошедшую через минуту секретаршу с подносом. Хорошо движется. Плавно. Не уронит. Вадик сразу отпил глоток — во рту и впрямь пересохло. Убивать его, судя по всему, не собирались. Значит, можно начинать.
— Людям бывает сложно понять друг друга. К сожалению, это происходит довольно часто. Но, с другой стороны, людям свойственно договариваться. Ведь все обошлось, Георгий Алексеевич, не так ли? Произошло недоразумение. Я приехал принести извинения.
Георгий Алексеевич едва слышно кашлянул. Он знал, где служит Варнавский. Но понять, куда ходок клонит, он не мог. Оттого кивнул неопределенно, не то, чтобы сверху вниз, но и не то, чтобы слева направо. Дождавшись этого момента, Вадик протянул руку вниз, поставил дипломат на колени. Щелкнул замок. На черную полировку стола легли пачки. Как будто из мореного дуба выступила бледно-зеленая плесень.
Что такое взятка? Взятка, господа, это почти как секс.
Жизнь течет, где-то маячат цели. Особой нужды ни в чем нет. И вдруг эта особая нужда возникает. Прямо на пустом месте возникает и заставляет искать в совсем чужом, совсем незнакомом человеке близости и душевного расположения.
Сначала созревает решимость. Отчего бы не попробовать, черт возьми? В самом деле, отчего бы и нет? Кому из нас что человеческое чуждо, раз руки есть — так, значит, берет. Конечно, берет. Отчего ж не брать?
Когда решимость дозрела и ее набиралось достаточно, начинаются тонкие намеки. Осторожные консультации. Но те, кто консультируют, никогда не скажут всей правды. Даже если и захотят — все равно постесняются. Потому что это слишком приватная жизнь — кто, кому, сколько…
Но вот и этот этап позади. Назначено и получено рандеву. Вокруг располагающая тишина. В комнате, кроме вас двоих, никого больше нет. Немного стыдно. И как-то неудобно, в самом деле, даже. Ну как вот так снять с себя всю цивилизованность и перейти от полунамеков сразу к грубому материализму?