И общій тонъ толпы сдѣлался, пожалуй, сортомъ ниже, не потому, что она стала тусклѣе, хуже одѣта, что оно не можетъ тратить столько, сколько прежде; а отъ того, что она теперь не такъ добродушна и весело, какъ прежде, чувствуется гораздо сильнѣе постоянное броженіе злобныхъ и завистливыхъ инстинктовъ; тонъ сталъ грубее рѣзче, нѣтъ сообщительности и безпечной дурачливости, какими лѣтъ тридцать-сорокъ тому назадъ, такъ восхищались иностранцы.
Можетъ быть, съ тѣхъ поръ, какъ Парижъ превротился въ такой караванъ-сарай международнаго характера, жизнь улицы и толпы приняло этотъ менѣе приятный оттѣнокъ. За послѣдніе сорокъ лѣтъ, Парижъ отпраздновалъ цѣлыхъ четыре всемірныхъ выставки. Этотъ типъ международныхъ сношений наложилъ на него печать не къ выгодѣ того, что представлялъ собою главную привлекательность парижской уличной жизни. Выставки развили погоню за курьезной новизной, наводнили Парижъ всякаго рода пріѣзжимъ народомъ, который идетъ только на приманку рекламы и курьеза. Онѣ же оттягивали отъ естественныхъ бытовыхъ центровъ Парижа громадную массу публики и въ 1867 году, и одиннадцать лѣтъ спустя, въ 78-мъ, и въ выставку 89-го г. Аппетиты города Парижа все разгорались; надо было затрачивать суммы въ десятки милліоновъ и выручать ихъ. Парижъ, какъ привлекательный центръ для туристовъ всего міра, поднимался; и почти столько же утрачивалъ въ прежнихъ своихъ милыхъ особенностяхъ народнаго характера. Но каждый разъ повторялся одинъ и тотъ же фактъ, показывающій, что развлекаться въ вечерніе часы иностранцы и провинціалы отправлялись все-таки на старыя мѣста — на бульвары, и всѣ попытки притягивать ихъ съ чисто увеселительными цѣлями въ ограду выставки оставались, болѣе или менѣе, неуспѣшными.
И вотъ вы, вернувшись домой, въ свой отель, изъ какого-нибудь веселаго бульварнаго театра, пѣшкомъ, по широкому тротуару, полному гуляющей публики, въ теплую іюньскую ночь — на другой день утромъ берете скорый поѣздъ, который мчитъ васъ въ Булонь или Кале, тамъ садитесь на пароходъ и къ семи-восьми часамъ попадаете уже въ Лондонъ; а черезъ часъ, черезъ два, послѣ поздняго обѣда, ночная лондонская жизнь кишитъ вокругъ васъ, на одномъ изъ самыхъ бойкихъ пунктовъ. И тридцать лѣтъ тому назадъ, и теперь этотъ пунктъ все въ той же мѣстности, на перекресткахъ между Риджентъ-стритъ, Пикадилли и Лестеръ-скверомъ, хотя есть теперь некоторая разница а въ физіономіи близлежащихъ улицъ, напр., улицы Гей-маркетъ, которая прежде, въ ночные часы, была болѣе центромъ разгульныхъ нравовъ. Зато теперь то, что составляетъ площадку около «Picadilly-Circus» сдѣлалось въ нізсколько разъ, оживленнѣе, чѣмъ двадпать пять лѣтъ назадъ, особенно около того мѣста, гдѣ возвышается громадный домъ — ресторанъ Крайтиріонъ — съ подземнымъ театромъ того же имени, Тутъ, съ девятаго часа до половины перваго часа ночи ежедневная сутолока и по тротуарамъ, и посрединѣ улицы, съ яркимъ, до дерзости, свѣтомъ электрическихъ фонарей и толпой; хорошо одѣтыхъ мужчинъ и разряженныхъ женщинъ, не знающихъ въ Лондонѣ парижскаго полицейскаго надзора. Даже послѣ бульвара эта ночная жизнь можетъ показаться вамъ ярче, оригинальнѣе, сгущеннѣе, дастъ вамъ сильное чувство той громадины, какая выбрасываетъ въ эти часы своихъ виверовъ и такъ называемыя «жертвы общественнаго темперамента». Тотъ бульваръ, который еще вчера казался вамъ въ тѣ же самые часы такимъ своеобразнымъ и яркимъ по своей жизненности, уже теряетъ для васъ свой букетъ и вы только гораздо позднѣе приходите опять къ выводу, что въ Лондонѣ нѣтъ ничего подобнаго ему. Точно такъ же, какъ и на парижскихъ бульварахъ, эта мѣстность Лондона, гдѣ сосредоточены театры и огромные кафе-шантаны, поднимаетъ свою жизненность въ часъ окончанія спектаклей. Эти разъѣзды ярче и блестящѣе, чѣмъ въ Парижѣ. Вереницы кэбовъ, подъѣзжающихъ ко входу, залитому свѣтомъ, и цвѣтныя бальныя накидки дамъ, сотни джентльменовъ во фракахъ и бѣлыхъ галстухахъ, и тутъ же, на тротуарахъ обычная ярмарка проституціи, и мельканье ужасныхъ, оборванцевъ, и выкрикиванія газетныхъ разнощиковъ.
А въ дообѣденные часы, когда вы попадаете въ Гайдъ-паркъ, вы поражаетесь этими волнами хорошо одѣтой, высокоприличной публики и пѣшкомъ, и верхомъ, и въ экипажахъ. Тутъ не произошло еще демократизаціи. Въ главныя аллеи пускаютъ только господскіе экипажи, или наемныя коляски и куие, имѣющіе видъ господскихъ. Толпа гуляющихъ вся ровная, прифранченная, то, что французы называютъ «endimanchée», но высоко приличная и не особенно разговорчивая. Ту же стѣну джентльменовъ увидите вы и на тротуарахъ улицъ Сити и этому дѣловому движению нѣтъ ничего подходящаго въ Парижѣ, потому что Парижъ не сосредоточила, так, въ одномъ пунктѣ своей дѣловой жизни, какъ Лондонъ.