— Я знаю, ты растеряешься, когда я умру. Так лучше уже я самъ всѣмъ распоряжусь.
И пошелъ заказывать себѣ похороны.
У него были разные, какъ у насъ говорить, «фасоны» нѣкотораго чудачества, какими въ свое время отличались московскія медицинскія знаменитости, да и теперь, кажется, страдаютъ этимъ. Студенты и энтерны (по нашему ассистенты) любили подсмѣиваться надъ нимъ, разумѣется, за глаза; но всѣ признавали его талантливость, необычайный нохъ въ распознаваніи болѣзней и высоко цѣнили его клиническія лекціи, обошедшія въ переводахъ всю Европу. Никогда я не забуду эту длинную, немножко согнутую фигуру въ короткой мантилькѣ съ капюшономъ, накинутымъ на голову, откуда выглядывали быстрые и блестящіе глаза чахоточнаго и его длинная бородка. Третья терапевтическая знаменитость — Піорри, былъ всегда сюжетомъ безконечныхъ анекдотовъ, остротъ и шутокъ между врачами и студентами медицины. Кажется, до самой своей смерти онъ молодился, красилъ себѣ волосы и бакенбарды и часто потѣшалъ свою аудиторію выходками неисправимаго тщеславія. Съ однимъ моимъ соотечественникомъ случился слѣдующій инцидентъ въ госпитальной клиникѣ Піорри.
Въ послѣдніе годы къ нему ходило уже меньше слушателей, чѣмъ прежде, и онъ замѣчалъ всякое новое лицо. Видитъ онъ этого русскаго у кровати больного въ кучкѣ студентовъ и интерновъ, и сейчасъ же обращается къ нему первый съ вопросомъ:
— Вы меня развѣ не знаете?
Тотъ не успѣлъ еще ему отвѣтить, какъ Пиорри выпрямился, откинулъ голову назадъ и съ жестомъ руки, обращенной къ себѣ, воскликнулъ:
— Je suis Ріоіту, le grand Ріоrrу! I’inventeur du plessimetre!
Онъ былъ дѣйствительно изобрѣтатель плессиметра и никогда не могъ объ этомъ забыть.
Память о моихъ занятіяхъ въ Дерптѣ потянула меня и на лекціи Вюрца, тогдашняго профессора химіи въ Медицинской школе. Въ то время онъ былъ однимъ изъ самыхъ выдающихся химиковъ Франціи и Германіи, но, какъ создатель теоретическихъ обобщеній, никогда не поднимался до высоко даровитой иниціативы Бертело; за то, какъ лекторъ, стоялъ гораздо выше его, читалъ бойко, красиво, ловко дѣлалъ опыты, имѣлъ очень оживленную, открытую физіономію добродушнаго эльзасца: также пріятно велъ онъ себя и на экзаменахъ, какъ декан факультета. И экзамены въ Медицинской школе, даже и на доктора, происходили тогда и теперь происходятъ публично: каждый можетъ войти въ аудиторію присутствовать при экзаменѣ, и не спрашивая никакого особеннаго позволенія.
Къ составу медицинской школы принадлежалъ и профессоръ общей анатоміи, Шарль Робэнъ, другъ и единомышленникъ Литтре, какъ позитивиста, у насъ до сихъ поръ мало известный, много потрудившійся въ области гистологіи и общей біологіи, много печатавшій спеціальныхъ сочиненій. Теперь и онъ — покойникъ. Тогда молодежь Латинскаго квартала очень сочувствовала его философскимъ воззрѣніямъ и цѣнила его, какъ талантливаго преподавателя и лектора. Съ нимъ я встрѣчался также на четвергахъ въ редакціи журнала «Philosophie positive». Онъ еще былъ совсѣмъ не старый человекъ, очень воспитанный, пріятнаго тона, отзывчивый на литературные и даже художественные интересы, принадлежавшій къ кружку тогдашнихъ вожаковъ свободомыслія въ литературномъ мірѣ, который находилъ себе сочувствіе и поддержку и въ придворныхъ сферахъ — въ салонахъ принца Наполеона и его сестры принцессы Матильды.
Только двадцать пять летъ спустя, привелось мнѣ познакомиться съ той звѣздой парижскаго медицинского міра, которая только что восходила въ концѣ второй империи Я говорю о не такъ давно умершемъ профессорѣ Шарко. Он уже и сорокъ лѣтъ тому назадъ имѣлъ извѣстность спеціалиста по нервнымъ и душевнымъ болѣзнямъ, но практиковалъ и по общимъ, и я имѣлъ случай видѣть его впервые в гостиной А. И. Герцена, во время его вечерняго визита къ старшей дочери Александра Ивановича. Тогда это был сильный брюнет въ концѣ восьмидесятыхъ годовъ я бы не узналъ его въ сѣдомъ старикѣ съ характернымъ бритымъ лицом, имевшим некоторое сходство съ маской Наполеона I-го. Один русскій психиатр привелъ меня въ его клинику, въ Сальпетріерѣ, гдѣ впослѣдствии я бывалъ на интересных опытахъ гипнотизма и трансферта душевныхъ явленій, какіе производилъ тогда его ассистентъ — докторъ Бабинскій — парижанинъ польскаго происхожденія.