Они подъезжали к роте Сергеева. Пост был сложен из каменных булыг. У самой трассы, рядом с кишлаком, походил на горную саклю, примостившуюся на крохотной плоской площадке между рекой и дорогой.
Часовой в глубокой каске, в засаленном бронежилете отворил ворота, впустил «бэтээр». И уже подбегал длинноногий ротный, одергивал на себе маскодежду, докладывал командиру:
— Товарищ майор, за истекшие сутки обстановка в районе поста оставалась нормальной. В кишлаке замечено закрытие дуканов. Среди личного состава больных и раненых нет. Командир роты старший лейтенант Сергеев!
Ротный докладывал чеканно, точно. Его красивое, с маленькими молодцеватыми усиками лицо было свежим, чистым. Но глаза, большие и серые, смотрели на комбата тревожно. Неделю назад ротный, едва заступивший на должность, угодил в перестрелку. Только чудом не случилось несчастья, не было жертв. Удрученный, униженный, Сергеев после боя докладывал командиру, ожидая обвинений в трусости, готовый принять любую кару. Комбат не корил его. Выслушал молча. Оставил его наедине со своей мукой и слабостью. Ждал, чтобы эта мука и слабость вошли в сочетание с природными, отпущенными человеку силами. И либо взяли верх над этими силами, одолели и разрушили человека, либо сами отступили и канули под воздействием человеческой воли и этики. Так становились здесь офицерами, становились воинами. Так менялась здесь личность. Утрачивала непрочные, подверженные разрушению свойства. Строилась из сверхпрочных, заложенных в глубине материалов.
— Когда закрылись дуканы? — Майор смотрел на кишлак, коричнево-серый, под стать горе, из которой был создан. Похожий на груду обожженных в костре черепков с легчайшим нанесенным орнаментом. Курились дымки. На плоских крышах стояли люди. Женщина, развевая чадру, несла на голове кувшин. Бегали и резвились дети. Кишлак был живой, населенный. Но несколько нижних, у самой дороги дуканов были закрыты. Даже издали виднелись дверные засовы, тяжелые литые замки.
— Вчера приходил дуканщик. Сказал, что три дня дуканы будут закрыты. Сказал, что пришли душманы. Три дня будут нападать на колонны.
— Точнее любой разведки! — усмехнулся майор и подумал: как моряки по полету чаек узнают приближение шторма, как крестьяне по вечерней росе узнают погоду на завтра, так здесь, на Саланге, по поведению дуканщиков узнают «погоду» на трассе. О приливах и отливах опасности. Прозорливые, лукавые, чуткие торговцы связаны с дорогами, тропами, селениями, с каждым домом, с должником, кредитором, водителем грузовика, путешественником. Все вести, все слухи и новости проходят через дукан. Всякий путник зайдет в лавочку, оставит в ней пару афгани, пару дорожных известий. Закрытые дуканы здесь, на трассе, означают приближение стрельбы. Дуканщики подальше рассовывают товары, набрасывают на двери щеколды и скобы, навешивают замки. Будут пережидать дни боев и напастей. Комбат научился читать приметы, рассеянные по горам и селениям.
— Пойдем-ка в сторонку, — сказал он ротному, — поглядим твою карту!
Они шли по дорожке, усыпанной колючим щебнем. Два транспортера устремили заостренные корпуса в сторону ворот, готовы выскользнуть по первой тревоге. В каменной кладке сквозили бойницы. По углам на изгибах стены были врезаны железобетонные доты. На плоской площадке, защищенный пакетами с песком, стоял наблюдатель с биноклем. Урчал, работал дизель. Торчала мачта антенны. Пост был маленькой крепостью, сложенной солдатами в ущелье Саланг. Крепость продолжала строиться среди стычек, боев. Пустыми танковыми гильзами, торцами вверх, была окаймлена удобная для ходьбы дорожка. Сделан навес, спасавший от зноя. Поставлен на воздухе деревянный обеденный стол накрытый сверху маскировочной сетью. И лежала лениво в тени транспортера собака, такая же пыльная и сухая, как горы.
Они вошли в помещение, где в сумраке на двухъярусных койках отдыхали солдаты после ночных нарядов. Другие ремонтировали одежду, вставали навытяжку при появлении командира, с голыми, крепкими плечами. Третьи на солнцепеке возились у транспортеров, заправляли баки, отправляли в люки боекомплект.
Комбат везде замечал чистоту и порядок. На стене — свежий номер «боевого листка». На столе — экран телевизора.
Прапорщик, незнакомый майору, незагорелый, белолицый, отдал честь, приложив ладонь к фуражке с яркой кокардой. Был одет в непривычную для Афганистана новую форму.