Разгильдяй матросик на родном атомоходе отхватил кусок кабеля из системы управления ракетами и загнал его на сторону. Хорошо еще, что лодка не находилась на боевом дежурстве. А разворотливый мичманок с компанией уродов пошел еще дальше — спер со склада и продал целый арсенал: автоматы Калашникова, пулеметы, гранатометы, боезапас к ним. Вовсю приторговывали и государственные мужи из различных фондов. Лодку 651‑го проекта, которой я командовал, способную нести боевую службу, толкнули финнам что–то за сто восемьдесят тысяч деревянных, а те, по слухам, переоборудовали ее в доходный ресторан. Другая субмарина упокоилась в музее американского города Провиденс в качестве символа лихой победы в «холодной войне». А когда погиб «Курск», всему миру открылся гарнизон Видяево с брошенными домами и гигантскими свалками, над которыми кружило воронье и чайки. Апокалипсис!
Ручеек информации постепенно иссяк, заглох родник — офицеры сотнями подавали рапорта на увольнение, перебирались ближе к центру, чтобы хоть как–то поддержать живучесть семей.
Каково было на все это смотреть морякам, сохранившим совесть и ответственность за судьбу Отчизны? Вот и уходили они один за другим, находя успокоение на погостах, разбросанных по всей России–матушке.
Стояла предутренняя тишина, в окна затекал серый свет, он заполнял углы, и, увязая в нем, я почувствовал, как дом–корабль отошел от причала. Где–то внизу, на дне, мелькнуло Новодевичье кладбище, а слева и справа потекли знакомые места: серые проплешины скал с зелеными нашлепками мха, березы, изуродованные ветрами. В голове, будто лаг, отстукивал знакомые названия: мыс Еретик, остров Зеленый, мыс Толстик. Сигнальщик голосом Ивана Белобородько доложил: «Товарищ командир, пост СНиС не отвечает». — «Спят, бродяги!» — засмеялся Левон Горгинян. Я опустил бинокль и скомандовал: «По местам стоять, к погружению!»