— Ох, хитрецы,— протянул Панков.— Соображаете, что сидеть легче, чем стоять. А где, удальцы, заведующий ваш? Познакомиться надо.
— Завгар в отпуске. Вместо него Ахлюстин Борис Федорович, механик. Так он в контору двинул. Совещание там. Нашего брата обсуждают.
— Ладно, время есть, подожду.— Старшина присел на чурбачок, достал пачку папирос и протянул угоститься. Двое ремонтников взяли по папиросе, остальные сказали спасибо.
Панков курил и думал, с кого же правильнее начать: с механика или прямо с шоферов? Если путевой лист в субботу выписан, то механик, понятно, может заявить, что все по закону. Выпустил автомобиль согласно указанию, и все дела. А суббота — день выходной. Он каждого водителя допоздна дожидаться не обязан. Не маленькие. Вот и получится, что механик скажет: шофер ездил, его и спрашивайте, а я в субботу дома сидел, смотрел телевизор. Да и что, собственно, механик знать может, когда мы и сами ничего толком не знаем. Ну, стоял автомобиль в лесу, ну, проехал мимо, когда в карьере горел «Москвич». И что? Ни-че-го.
В дверь бокса вошел длинный парень в картузике набекрень и промасленной телогрейке. Под левым глазом отливал синевой добрый синяк.
— Ну как, Шлындаков, прошел проработочку? — прогудел пожилой водитель, посмеиваясь.
— Прошел,— буркнул владелец синяка.— За ними не заржавеет. На месяц в подсобники перевели.
— В другой раз будешь наперед думать, прежде чем кулаками махать.
— Чудак ты, дядя,— горестно вздохнул Шлындаков.— Или невдомек, что я за правду пострадал?
— И Ахлюстин за тебя не заступился?
— Этот заступится,— снова вздохнул Шлындаков.— Сознательного, понимаешь, из себя строит... Прямо молись на него.
Он подошел к тому самому грузовику, посмотрел в боковое зеркало и заботливо потрогал пальцем отек под глазом. Увидев Панкова, изменился в лице:
— Вот и товарищ милиция здесь, опять насчет меня, что ли?
— В каком это смысле? — спросил старшина.— Или сам за собой грешок знаешь?
— Вам виднее,— протянул Шлындаков.— А только я полагал, что мне вашей бумаги из райотдела по горло хватит. Мигом в подсобники перевели, то есть ползарплаты не досчитаюсь.
— Не в деньгах счастье.
— Так оно, конечно, а все же деньги тоже не трава,— вяло ответил Шлындаков и, нагнувшись к скату, выковырнул несколько сухих листьев, застрявших в рисунке протектора.
Панков весь напрягся. На эти листья он сразу не обратил внимания и теперь мысленно укорил себя.
В горле старшины стало сухо, и он кашлянул.
— Твоя, что ли, машина? — как можно безразличнее спросил Панков.
— Моя,— пожал плечами Шлындаков.— А что?
— Масло у ней, дружок, бежит. Двигатель запорешь.
— Так это с ней недавно, все собираюсь прокладку сменить да гайки подтянуть. Ну и за уровнем я поглядываю, доливаю, если что.
— Все одно не дело. Не по-хозяйски это,— заметил Панков, раздумывая над тем, как повернуть разговор дальше.— Звать тебя как?
— Семен.
— Вот что, Семен. У меня на улице мотоцикл стоит. Зажигание барахлит. Пойдем, глянешь. Заодно проверю, что ты за специалист по двигателям внутреннего сгорания.
— Что ж не посмотреть,— весьма неохотно согласился Шлындаков.— Инструмент брать?
Они вышли во двор и направились к панковскому мотоциклу.
— Слушай меня внимательно, Семен Шлындаков, и отвечай честно,— приказным тоном сказал старшина.
Шлындаков с удивлением воззрился на Панкова.
— Ты куда катался в прошлую субботу в районе восьми вечера? И по какому делу?
— Никуда,— испуганно ответил Шлындаков.— Я в пять отработал, машину поставил и к себе в общежитие пошел.
— Потом что? Только не ври мне, друг Семен. Я с тобой не в бирюльки играю.
— Чего мне врать? Помылся в душе, переоделся и в город двинул.
— На машине? — резко спросил Панков.
— Да, на попутке. Приятель на кране подвез.
— Ладно. А что ты в городе собирался делать?
Шлындаков смущенно помялся.
— Да так, пивка выпить, кино посмотреть.
— И где же ты был?
— В милиции сидел,— вздохнул Шлындаков и потрогал синяк под глазом.
Панков присел на низенькую скамейку и махнул рукой парню, чтобы он тоже садился.
— Это за что же?
— За нанесение легких телесных повреждений.
— Кому?
— Одному гражданину. Мы с ним вместе за столиком в кафе сидели. Само собой, портвейн пили.