Стоявший на правом крыле мостика вахтенный матрос Бьеркман также заметил изменение положения огней. Он пошел через рулевую рубку, чтобы доложить об этом штурману. Но тут понял, что штурман тоже видит огни.
Карстенс, вернувшийся на левое крыло мостика, стоял, неотрывно глядя в бинокль. По пути на левое крыло он задержался у радиолокатора и взглянул на него. Разговаривая по телефону, он не видел, как другое судно пошло на пересечение курса «Стокгольма». Не обратил он внимания и на перемену положения эхосигнала на радиолокаторе. Не заставило его также насторожиться и то, что он мельком увидел через иллюминатор рулевой рубки «Стокгольма», когда направлялся на крыло мостика.
Но теперь он, наконец, осознал весь потрясающий ужас создавшейся обстановки. Никакой речи о благополучном расхождении судов, на которое он рассчитывал, уже не могло быть. Перед его глазами появился огромный борт гигантского черного судна, сверкавшего огнями, как парк Тиволи в Копенгагене. Судно шло на пересечение курса «Стокгольма»! Как в бреду, он увидел яркий свет зеленого отличительного огня.
Это был правый борт другого судна!
Карстенс ринулся к находившемуся перед ним машинному телеграфу. Перегнувшись через его корпус, он схватил своими огромными руками обе рукоятки, рывком перевел их вверх в положение «стоп», а мгновение спустя, опустил вниз — «полный ход назад».
— Право на борт! — закричал третий штурман Ларсе-ну, осыпая идущее вперед неизвестное судно проклятиями. Резко продребезжал звонок машинного телеграфа, подтверждая выполнение приказания машинным отделением. Штурману показалось, что он услышал сигнальный гудок другого судна, однако не был в этом уверен, так как в это же время у него над ухом прозвенел звонок машинного телеграфа.
Реакция Ларсена была мгновенной. С быстротой, на которую был только способен, он принялся перебирать руками, вращая вправо штурвал. Совершив один полный оборот, второй, третий, четвертый, пятый, штурвал остановился и дальше не поворачивался.
Реакция капитана Норденсона, сидевшего внизу в своей каюте, была мгновенной. Услышав за стеной перемещение тросов машинного телеграфа, он вскочил с кресла, оттолкнул его от стола, схватил фуражку и побежал на мостик.
«Наверное, туман, — подумал он. — По-видимому, судно неожиданно встретилось с туманом, и Карстенс из осторожности дал теплоходу задний ход».
Реакция исполнявшего обязанности старшего механика Густава Ассаргрена, который находился в своей каюте рядом с каютой капитана, также была мгновенной. Он только что закончил читать книгу и потушил лампу, как вдруг услышал звонок машинного телеграфа. Вскочив с койки, он принялся снимать пижаму. Любое изменение режима работы двигателей в море было явлением необычным, и он решил, что надо срочно спуститься в машинное отделение.
Реакция двух механиков и трех мотористов в машинном отделении, услышавших звонок машинного телеграфа с приказом дать полный ход назад, была мгновенной. Пока находившиеся в отделении вспомогательных механизмов люди бросились бежать в отделение главных машин, несущий вахту на площадке пульта управления между двумя огромными дизелями второй механик, сорокасемилетний Юстра Свенссон, успел поставить штурвал правого двигателя на «стоп». В это же время моторист Александр Галлик повернул штурвал меньшего размера, открыв подачу воздуха, необходимого для отработки заднего хода двигателя. Тогда Свенссон, бросившись через трехметровую площадку, которая разделяла оба двигателя, остановил левый дизель. Далее он метнулся опять к правому двигателю и повернул его штурвал на «полный ход назад». Как и двигатель автомобиля, дизель судна сначала необходимо остановить, и только потом включать на задний ход.
Карстенс и стоявшие с ним на мостике два матроса, почувствовали, как от работы двигателей на задний ход задрожало судно. Но судно — не автомобиль, и замереть под скрип тормозов оно не может. Все заметили, что ход судна убавился, но «Стокгольм» все еще рассекал воду, продолжая начатый поворот вправо и стремясь навстречу неизвестному, находившемуся впереди судну.
Педера Ларсена — это был его первый рейс на «Стокгольме» — обуял страх, когда огромный черный корпус неизвестного судна заполнил квадратные иллюминаторы перед его глазами. Отчетливая мысль пронзила мозг. Блестящая медная кнопка сигнала тревоги была в каких-нибудь полутора метрах. «В одно мгновение, — лихорадочно думал он, — можно броситься от штурвала к кнопке, нажать ее и известить все судно о грозящей ему через несколько секунд катастрофе… Возможно, он спасет сотни жизней… Нельзя лишать пассажиров хотя бы этого предупреждения…» Мысли мелькали в голове Ларсена, но он продолжал стоять у штурвала, выполняя приказ; переложив руль право на борт, он наблюдал за надвигающимся бедствием.