Старший штурман Каллбак руководил энергичной работой аварийно-спасательной партии, состоявшей из пяти мотористов, тридцати моряков разных специальностей, судового врача и старшей медицинской сестры. Носовые каюты были разрушены и вдавлены одна в другую, их стальные переборки изогнулись подобно мехам аккордеона. Сузившиеся дверные проемы давали возможность протиснуться в некоторые каюты, но многие из них были закупорены наглухо и их пришлось вскрывать. Но все же до рассвета удалось проникнуть во все каюты, внимательно их осмотреть и вытащить потерпевших. Стальные переборки кают разрезались автогеном, при этом несколько человек стояли наготове с пожарными шлангами, чтобы предотвратить возникновение пожара. В машинном отделении перекрыли лопнувшую спринклерную систему, вода из которой затопила палубы. Когда спасательная партия обнаруживала кого-либо из пострадавших членов команды, доктор Оке Несслинг или медицинская сестра Карин Клэссон оказывали ему первую помощь, затем наблюдали за доставкой в лазарет.
Медицинская сестра Клэссон стояла около иллюминатора своей примыкавшей к лазарету каюты и маленькими глотками пила кофе, как вдруг лайнер завибрировал, и в иллюминаторе показались огни другого судна. Затем раздался грохот. Оступившись назад, она упала на диван, чашка выскользнула из рук. В результате трех лет службы на «Стокгольме» у худенькой застенчивой медицинской сестры выработались инстинктивные навыки. Она завязала спасательный нагрудник, надев его поверх ночного халата, и направилась к двери, однако уже взявшись за ручку, остановилась в раздумье: стоит ли ей приступить к исполнению своих служебных обязанностей немедленно или же лучше потратить несколько минут на то, чтобы одеться. Скромность восторжествовала, и юная сестра оделась в свежую голубую форменную одежду, повязав поверх белый накрахмаленный передник. По пути в фойе второй палубы сестра Клэссон споткнулась и упала в поток воды, вытекавшей из лопнувшей в носу спринклерной системы, и очутилась у ног помощника капитана по пассажирской части, выходившего из служебной каюты.
— Это ужасно! — воскликнула она, когда Даве помог ей подняться на ноги. — Мы, наверное, налетели на крупное судно!
— Нет, не думаю, — ответил тот спокойно.
Он посоветовал сестре возвратиться в лазарет, сменить насквозь промокшую одежду, и ожидать там дальнейших указаний.
Затем ей приказали отправиться вперед, в поврежденную носовую часть судна, чтобы помочь доктору Несслингу. У сестры Клэссон перехватило дыхание от ужаса, когда она увидела первого члена команды, лежавшего скрючившись на полу каюты главной палубы. При свете переносной электрической лампочки его тело имело лиловато-зеленый трупный оттенок. За все двадцать шесть рейсов на «Стокгольме» в Нью-Йорк и обратно медицинской сестре Клэссон не приходилось видеть насильственной смерти, однако, сдержав волнение, она опустилась на колени и стала щупать пульс. Он оказался равномерным и хорошего наполнения. Озадаченная сестра выпустила руку моряка и только тогда обратила внимание на свои пальцы. Они тоже стали лиловато-зелеными и клейкими! Это была краска! Бесчувственное тело буфетного юнги Свена Альма было облито краской, полученные же им повреждения оказались незначительными. Среди обломков сестра Клэссон обнаружила соседа Свена Альма по каюте, Карла Элиса Остерберга с проломом черепа. Через два часа он скончался в лазарете.
Почти целый час понадобился мотористам, чтобы вырезать в переборке каюты 5-А отверстие размером чуть более полуметра. В каюте спасательная партия обнаружила тридцатишестилетнего Вильгельма Густавссона. Он лежал без сознания, одна нога оказалась сломанной, лицо было залито кровью.
Особенно трудно было перенести буфетного юнгу Ларса Фалька. Он был обнаружен с разбитым черепом и переломом шеи. Жизнь юноши висела на волоске, но товарищи каким-то образом ухитрились благополучно протащить его через обломки.
Одного из любимцев команды, высокого белокурого моряка из каюты 4-Г нашли при смерти. Судьба не улыбнулась ему. Он отложил свой отпуск и пошел в этот рейс, после чего собирался жениться на подруге детства. Только из-за того, что партнер по бриджу был в отпуске, тридцатилетний Иоганссон отправился в тот вечер спать, когда еще не было одиннадцати часов. Его тело мало отличалось от кусков покореженной стали и искромсанного дерева, разбросанных вокруг. Разрезав окровавленные пижамные брюки, сестра с доктором обнаружили переломы обеих ног. Более серьезным повреждением оказалась трещина черепа. Когда сестра Клэссон делала Иоганссону укол морфия, он прошептал: