— Ну вот, все и кончено.
Ей показалось, что он иронически усмехнулся.
Другой моряк, живший также в носовой части судна, несомненно, обязан жизнью приступу морской болезни. Тридцатишестилетний испанец Бернабе Поланко Гарсиа поступил на «Стокгольм» в Гетеборге уборщиком помещений команды. Он был одинок среди сплоченной команды скандинавов. Около одиннадцати часов он намеревался подышать свежим воздухом на открытой палубе, так как его стала одолевать тошнота. При столкновении он вдруг споткнулся. Бросившись на открытую палубу, Гарсиа успел разглядеть отвернувший в сторону «Андреа Дориа». Но тут сквозь гул голосов и шум страдающий от качки испанский матрос услышал тихий лепет девочки, звавшей свою мать. Доносился он откуда-то из обломков. Опустившись на колени, испанец пополз по направлению к голосу и обнаружил девочку в желтой порванной пижаме. Удивленно разглядывая лицо худого матроса, она поразила его, промолвив первые слова по-испански:
— Где мама?
— Она была с тобой? — в замешательстве спросил он. Никто не говорил с ним на родном языке с момента вступления на борт этого белоснежного северного судна.
— Она была тут, со мной, — ответила девочка, продолжая разговор на испанском. — А кто вы такой?
— Я — человек из Кадиса.
Разговор был похож на игру воображения, потому что девочка в порванной пижаме и испанский матрос на шведском судне пытались разобраться в невероятном.
Это была четырнадцатилетняя Линда Морган, родившаяся в Мексике и выросшая в Италии и Испании, где жили ее мать, отец и отчим, по профессии журналисты. Девочка осталась в живых. Нос «Стокгольма», врезавшийся в борт «Андреа Дориа», пройдя под ее кровать, выбросил Линду из каюты 52. Пролетев по воздуху, она «приземлилась» на носовую часть шведского судна, позади изогнутого фальшборта высотой семьдесят пять сантиметров. Фальшборт, призванный защищать от разбиваемых судном волн электрическое оборудование палубных механизмов, укрыл Линду Морган от летевших в результате столкновения обломков. Сестра Линды, восьмилетняя Джоан Чанфарра, спавшая на стоявшей дальше от борта кровати, погибла.
Когда испанец и два шведских матроса принялись вытаскивать Линду из-под обломков, она, помня только, как легла спать на «Андреа Дориа», все время кричала:
— Я хочу к маме!
Считая, что Линда плыла на «Стокгольме» и перед столкновением забрела вместе с матерью на бак судна, куда вход пассажирам был запрещен, три члена команды принялись разыскивать среди обломков тело матери. Около правого края палубы, примерно на расстоянии десяти метров от оконечности носа и метрах в пятнадцати от девочки они заметили человеческую фигуру, но плачущей Линде ничего об этом не сказали. Тело женщины было недосягаемо, путь к нему преграждала гора из обломков стали и дерева.
Когда один из шведских матросов нес Линду в лазарет, ее увидел пассажирский помощник капитана Даве, вышедший из служебной каюты, чтобы вторично подняться на мостик.
— Что случилось с девочкой? — спросил Даве.
Матрос изложил версию относительно двух пассажиров «Стокгольма», застигнутых столкновением в носовой части судна. Помощник капитана достал из кармана список пассажиров и обратился к девочке:
— Как тебя зовут?
— Линда Морган, — ответила она по-английски. — Где моя мама? Вы не знаете, где моя мама?
— Нет, но я разыщу ее, — обещал Даве. Пассажирский помощник капитана стал искать в своем
списке фамилии Морган и Чанфарра, также названную девочкой.
Откуда ты едешь? — спросил он, не найдя этих фамилий.
— Из Мадрида, — последовал ответ, который не внес ясности.
В конце концов обратив внимание на незнакомую обстановку, девочка сказала:
— Я была на «Андреа Дориа». А где я теперь? Вот только тогда тайна оказалась раскрытой. Линда была первой пациенткой, доставленной в тот вечер в амбулаторию судового лазарета.
Чтобы облегчить ей боль, медицинская сестра Ивонна Магнуссон ввела ей слабый раствор морфия, и Линда задремала в своей крошечной отдельной каюте, ожидая врача, который был все еще занят в носовой части судна. Когда история Линды Морган стала известна команде «Стокгольма», ее прозвали «заколдованной девочкой».