- Я актер, сэр, - откровенно ответил Терри, не замечая выражения лица Джексона. – Я живу в Нью-Йорке и работаю на Бродвее. В этом нет большой тайны. А теперь извините меня, сэр, мне нужно сменить одежду.
- Да, да, конечно. Вы свободны, Грандчестер, - разочарованно и с оттенком раздражения отозвался Джексон.
Он хотел разобраться во всем сам, но внезапно Терри испортил ему удовольствие от игры своей неуместной откровенностью. Теперь придется придумать что-то новенькое, чтобы развлечь себя.
Именно тогда в лагере появился отец Граубнер, прирожденный игрок в шахматы и неумолкающий болтун.
- Что у вас с этой коробке, святой отец? – однажды вечером, когда солдаты собрались у костра, спросил священника капрал.
- Это подарок, который я получил в Испании, - отвечал отец Граубнер. – Гитара.
- Правда? – заинтересованно переспросил солдат. – А вы умеете играть?
- Конечно, капрал, - ухмыльнулся священник, открывая футляр.
- Тогда, может, что-то сыграете? – попросил рядовой, сидящий у самого огня.
- И правда, - поддержал его другой солдат. – Сыграйте что-нибудь зажигательное.
Тот молча взял в руки гитару и заиграл веселую мелодию, знакомую всем солдатам. Когда он закончил, все вокруг зааплодировали.
- Вы хорошо играете, святой отец, - заметил совсем еще молоденький солдат. – Вам надо сыграть с сержантом Грандчестером.
- Ага, станет он, - насмешливо сказал капрал, поднимая глаза к небу.
- А сержант Гранчестер тоже на чем-то играет?
- Ну в общем да, - ответил все тот же капрал. – Но для нас он никогда не играет. Он настоящая сова. Бывает, ночами не спит. Когда я на дежурстве, то вижу, как он встает посреди ночи и часами играет на гармонике.
- Ясно, - проговорил священник.
- Странный парень этот Грандчестер, - заключил один из солдат.
- Да уж, странный не то слово, - согласились остальные.
Кенди работала в ночную смену. С севера прибывало множество раненых и пострадавших в боях между американцами и противниками. Среди всех этих стонов и криков, исполненных боли, невозможно было найти спокойное местечко. У Кенди даже не было времени расслышать боль собственного сердца.
Девушка отдавала себя пациентам со своей неуемной энергией, стараясь утешить их улыбкой, ласковым словом или просто выслушать то, что они хотели рассказать.
А неподалеку да Кенди внимательно следила пара серых глаз, пытаясь отыскать знак, что ее сердце открыто. Но дверь была все так же заперта, а ключ затерялся где-то на просторах Западного фронта.
- Кенди! – прошептал Ив, поманив ее рукой. – Подойди на минутку, пожалуйста.
- Иду. В чем дело? – отозвалась Кенди, подходя к кровати, у которой стоял Ив.
Молодой человек отбросил простыню, чтобы показать ей рану пациента.
Пока Кенди осматривала раненого, Ив позабыл о нем и не отрывал глаз от копны золотых завитков, выбившихся их аккуратной булочки.
Потом его глаза опустились к молочно-белой шее, и ему подумалось, какова эта кожа на вкус, а закончили его глаза путешествие у самого кружевного воротника униформы медсестры.
- Ив? – уже во второй раз спрашивала Кенди.
- Oui, - пробормотал он, отрываясь от своих грез. – Ах да. Ты видишь это? – он указал на один из участков раны.
Глаза Кенди уже заметили нагноение, и она почувствовала характерный запах. Ее лицо пересекла тень.
- Что нам делать? – наконец осмелилась спросить она, заранее боясь ответа.
- Ты должна провести ирригацию в течение 24 часов, - мягко ответил Ив, вдыхая аромат ее тела. – Флэмми она помогла, есть шанс, что поможет и этому бедняге. Как считаешь?
- О Ив! – выдохнула девушка, невинно обнимая молодого человека, забыв, что он вовсе не каменный.
Это было лишь дружеское объятие, длившееся не более пары секунд, и в следующее мгновение Кенди снова склонилась над кроватью, не замечая замешательства молодого доктора. Это была лучшая новость, которую она услышала за многие месяцы, и слишком обрадовалась, чтобы обращать внимание на жесты, которые могли быть неправильно оценены со стороны Ива.
- Спасибо за доверие! – просияла она. – Что еще я могу сделать?
- Повтори то, что сделала секунду назад, - едва слышно шепнул он.
- Pardon? – переспросила она, уже перевязывая спящего пациента.
- Я сказал, что тебе не за что меня благодарить, - солгал он. – А теперь мне нужно осмотреть остальных пациентов, - добавил он, кивнув.
Молодая женщина рассеянно кивнула в ответ и снова занялась работой. Из ее кармана раздался тихий звон, и она машинально вынула часы, которые всегда носила с собой.
«Полночь, - подумала она, открывая крышку. Внезапно ее сердце пронзила сильная боль. – Что это? – она приложила руку к груди. – С тобой все в порядке? Господи, защити его!» – прошептала она, перекрестившись.
Иногда боль, скрывающаяся на дне наших душ, поднимает голову и всплывает на поверхность. Днем голова обычно занята многочисленными мыслями, но едва наступает вечер, все дневные заботы уходят, уступая место вырвавшимся наружу чувствам и воспоминаниям. Те, кто принадлежит к немногочисленной счастливой части человечества, пребывающей в мире с собой, спокойно засыпают. Для остальных же ночной отдых лишь пора, которая погружает в царство бессонницы.
Терри это состояние было знакомо с детства. Он хорошо помнил привкус тех бесконечных ночей, когда его посещали самые мрачные, самые горькие мысли.
В те юные годы, во время его одинокой учебы в школе Святого Павла его тревожили мысли об отсутствующем отце, об исчезнувшей матери, о надоедливых сводных братьях и вечно недовольной герцогине. Потом его бессонница приобрела новый характер: вместо кошмаров и неприятных воспоминаний, ему грезились искрящиеся зеленые глаза той, что похитила его сердце. Но спустя годы даже эти прекрасные видения уступили место новым переживаниям…
Молодой человек любовался апрельской луной, когда из его груди вырвался глубокий вздох. Была полночь, и вокруг стояла чарующая тишина, прерываемая лишь тихим разговором двух солдат, стоящих на страже. Он прислонился к стволу, а его правая рука скользнула в карман. Стояла теплая звездная ночь.
«Смогу ли я когда-нибудь спокойно уснуть?» – размышлял он, играя на гармонике.
Шум твердых шагов, послышавшийся позади, затерялся среди звучания печальной мелодии. Эти мгновения одиночества, когда его губы ласкали серебряную поверхность, выдавая чарующие звуки из самого дорогого его сердцу подарка, были единственными минутами покоя в его мятежной душе. Лишь закончив играть, он заметил рядом с собой человека.
- Не можете уснуть, сержант? – спросил отец Граубнер, выискивая себе местечко на поваленном стволе.
- Да, - коротко ответил Терри, не желая завязывать разговор.
- Такое случалось и со мной… в прошлой жизни, - улыбнулся тот.
- В прошлой жизни? – смущенно переспросил молодой человек.
- Да, сержант, - отвечал священник. – Моя жизнь разделилась на две части: до и после прежнего Армана. Хотите услышать мою историю?
- Да, святой отец, хорошая история – это способ скоротать долгую ночь, - слегка заинтересованно откликнулся молодой человек.
Этот француз с немецким именем чем-то заинтриговал Терри.
- Когда я был в вашем возрасте, сержант, - начал священник, - я покинул Германию, где я вырос, и отправился учиться в Париж, но вместо этого я проводил время в пьянках и дебошах. Моими спутниками стали женщины, игры, неподходящие компании. Я потерял свою по-детски наивную веру, а жизнь разочаровала меня. Ничто не удовлетворяло меня, даже любовь молодой женщины, которую я не ценил.
- А вы ее любили? – осмелился задать вопрос Терри с глазами, засиявшими во мраке ночи.
- Теперь я в этом не уверен, сержант, - грустно ответил священник. – Она много раз умоляла меня покончить с разгульной жизнью, но я был слишком горд, чтобы признать свои ошибки. Я не хотел ни к кому привязываться и поэтому покинул ее. Я разбил ей сердце, хотя она этого и не заслуживала.