Я не знаю, что сказать, потому что слова даются мне нелегко. Заявление, которым он делится, влияет на меня по-разному, раздвигая меня в разные стороны.
— Что ты будешь делать с этой информацией — твой выбор, но я подумал, что ею стоит поделиться с тобой. Если ты хочешь доказать мне, что ты тот самый мужчина для моей дочери, то я советую тебе очень тщательно выбирать то, что ты будешь делать дальше. Ты удачливый засранец, потому что моя дочь легко прощает. — Его вызывающий взгляд не наполняет меня тревогой. Вместо этого надежда наполняет мои вены и пускает корни.
Я открываю папку, которую Джеймс приготовил для меня. Мои глаза сканируют страницы, перелистывая информацию, расшифровки и груды вранья. Если бы я не хотел выглядеть перед ним психопатом, я бы закричал до потолка от найденной им информации.
Вместо этого я бормочу Джеймсу слова благодарности, забираю папку и отправляюсь в свой номер. Лукас сидит на диване в гостиной, все еще одетый в свою экипировку Маккой после участия в моем отборочном туре. У меня руки чешутся сорвать свою собственную рубашку Маккой, но я не снимаю ее, не желая терять время.
— Мне нужна твоя помощь. — Я бросаю папку на его колени.
— Что это? — он оставляет ее нераспечатанной, глядя на меня.
— Я даже не знаю, как начать, чтобы не сойти с ума. Я был гребаным идиотом, стоял в стороне, пока два мудака играли с моим будущим. Они испортили настроение Софи, мои сделки, все. Все ради денег.
— Ты теряешь суть.
—Маккой. Питер. Даже Рик был в курсе плана. — Я двигаюсь к папке. Мои руки трясутся от накопившегося гнева и разочарования, умоляя выплеснуть их на двух людей, которые пытались испортить мне жизнь за счет зарплаты.
Лукас перебирает бумаги, которые Джеймс собрал Бог знает где.
— Кто дал тебе все это?
— Отец Софи.
— Черт.
Я сжимаю руки.
— Я такой идиот. Софи сказала мне, что любит меня, а я ничего не сказал. По крайней мере, ничего достойного. Она знала о том, что Маккой предложил мне контракт, если я брошу ее и нашу дружбу. Она, блядь, знала, и все равно дала мне шанс доказать, что она не права.
— Что ты имеешь в виду?
— Она спросила меня, хочу ли я работать в компании с драмой, вращающейся вокруг Клаудии и Питера. — Я делаю резкий вдох, чтобы ослабить чувство паники, нарастающее в моей груди. — Я сказал ей «да». Я сказал девушке, которая любит меня, что я не против иметь дело с бывшей, лишь бы в итоге получить сделку. Я гребаный идиот. Я не знаю, как она сможет простить меня. То, что она знает, что я скрывал от нее этот секрет, все меняет.
— Лиам, перестань быть идиотом. Это ничего не меняет. Ты все еще в том же положении, когда она не разговаривает с тобой. Теперь ты должен работать усерднее, чтобы вернуть ее. Вот и все.
Я потянул за воротник рубашки.
— Я не знаю, как это исправить. Вся эта чертовщина вызывает у меня тревогу.
— Ладно, у меня есть идея, но она может быть безумной.
Я устраиваюсь на диване напротив Лукаса.
— У меня такое чувство, что твоя версия сумасшествия довольно примитивна.
— Эй, ты смотришь на человека, которого арестовали за публичную наготу.
— Это считается, если тебя арестовали вместе с Йоханной, потому что коп был мудаком, которому не понравилось, что вы перепихнулись в машине в местном парке? Ты так говоришь, как будто тебя поймали на улице или что-то крутое.
Лукас показывает мне редкий средний палец.
— Мне пришлось умолять офицера не арестовывать нас. Она плакала на заднем сиденье, а я был в наручниках в одних трусах. Это граничит с травмой, меня трясло, потому что я боялся, что разрушил свой шанс на медицинскую школу. И все ради быстрого секса, потому что мы не могли дождаться возвращения домой.
— Мерзость. — Я притворно хмыкнула. — Что может предложить мне этот сумасшедший нарушитель правил в плане планов?
Мой брат пролистывает несколько страниц папки, сканируя содержание.
— Ты будешь есть дерьмо после того, как услышишь, что я запланировал.
— Я на строгой диете, но спасибо за предложение.
— Отвали. — Лукас улыбается мне. Искренняя широкая улыбка, которую я не видел уже некоторое время — по крайней мере, не направленная на меня.
Вдобавок ко всему, что я узнал за последние несколько дней, я понял еще две вещи. Первое: я тупица, раз игнорирую брата и уклоняюсь от его звонков. Я не понимал, как сильно скучаю по нему и по той легкости, с которой мы общаемся друг с другом. И второе: Мы говорили о Йоханне без того, чтобы у меня защемило в груди. От одной этой мысли я держу голову выше.
Мой брат щелкает пальцами, чтобы привлечь мое внимание.
— Первый шаг: бей их, когда они меньше всего этого ожидают.
— Как это?
— Эти двое, кажется, любят хорошую историю. Почему бы тебе не дать им попробовать их собственное лекарство? — Лукас бросает мне озорную ухмылку, о которой я и не подозревал. Я отвечаю ему тем же, готовый к любому его плану.
Надеюсь, мир Формулы-1 готов ко мне, потому что я собираюсь поджечь всю эту гребаную штуку.
Глава 37
Софи
Я заклеиваю свое разорванное сердце малярным скотчем, потому что у меня нет времени на исцеление до возвращения домой. Раны нужно зализывать наедине, желательно под присмотром «Бена и Джерри».
Я участвую в гонке, потому что хочу быть там. В конце концов, Лиам — мой друг. Неважно, что произошло между нами, занял он первое место или нет. Он мог бы выступать за Маккой или Альбрехт, а я бы все равно болела за него, потому что люблю его. Бесполезно избегать своих чувств, потому что постоянная пульсация в моей груди зовет меня в мое дерьмо, напоминая мне о том, что я потеряла.
Поэтому я откладываю свою боль на потом, когда Лиама омывают шампанским, гордо стоя с Ноа, который в этом году завоевал титул Чемпиона Мира. Я все время улыбаюсь и поддерживаю их. Как бы больно мне ни было смотреть на него, я хлопаю в ладоши, когда объявляют, что Лиам занял второе место.
Его глаза ловят мои со сцены, и он подмигивает мне, прежде чем опрокинуть бутылку шампанского в мою сторону. Он повторяет то-же самое, что и в Сочи, напоминая мне о домино, с которого все началось. Я качаю головой и смеюсь. Мои глаза застилают слезы, но я сдерживаю их и даю Лиаму колеблющуюся улыбку.
Мой отец находит меня в VIP-зоне и притягивает к себе, чтобы обнять.
— Знаешь, малышка, за свою короткую жизнь ты много раз впечатляла меня. Но то, что ты стоишь здесь и сталкиваешься с чем-то, что приносит тебе сильную боль, — вот это мужество.
Я обнимаю его, прежде чем он отпускает меня.