Я приказал тов. Айткулова поставить в строй, и он с 27 июня 1944 года продолжал воевать в составе батальона.
29 июня 1944 года он опять был ранен в ногу и отправлен в полевой госпиталь».
От санроты до госпиталя всего два дня и прошло.
— Поставили меня, значит, в строй, дали автомат и — дальше, на Бобруйск. Вошли в город где-то с юго-запада, пробивались с боями очень тяжелыми, улицы помню, вокзал и надпись: «Бобруйск». Мы, наш корпус, немцев замкнули, и они пытались выйти из окружения. Пьяные офицеры шли впереди с криками, и мы их атаки отбивали одну за другой, в рукопашную переходили. Тяжко было, у нас даже раненные в голову не отходили. Атак десять в этот день отбили, не меньше. Это было двадцать восьмого июня — ужас!
— Двадцать шестого, когда контузило, было тяжелее или двадцать восьмого?
— Двадцать восьмого, что вы! Ну а потом сели на самоходки — и на Минск. В Осиповичах меня и ранило. Я бежал за танком, и что-то по ноге меня стукнуло, захромал, но бегу. Потом из ботинка кровь пошла. Санбат был в Бобруйске, в одной из школ. Уже по радио услышал: освободили Минск, и наш танковый корпус — там…
— А когда домой вернулись?
— Не скоро. Уже сорок шестой год шел, а я еще все в Берлине был, служил. Сообщили, отец умер — а он еще в гражданскую воевал,— и меня на двадцать дней — домой, в кратковременный отпуск. Ребята-шоферы проводили до вокзала, посадили в плацкартный вагон. Еду. В форме цвета хаки. Шерсть — галифе, гимнастерка с карманами, костюм с иголочки, по заказу шили в Германии, немецкие мастера. А на груди у меня еще планка — ранение левой ноги и медаль — «За победу над Германией».
В Москве — пересадка, взял на Казанском вокзале в военном продпункте хлеба, консервов, сахару на три дня — по солдатскому аттестату — и поехал дальше, на Оренбург. Двое суток, наверное, ехал, теперь-то около полутора суток, а тогда — двое. Пошел на автовокзал, пешком, узнал расписание на Илек. Был вечер, вернулся на железнодорожный вокзал, переночевал. А утром двинулся, до Илека сто двадцать километров, часа четыре с половиной, автобус маленький, «газик». Последние километры уже пешком. К вечеру, в шестом часу, подхожу к деревне, наш дом восьмой с краю. Иду, чемодан в руке. Калитку открываю… да, вот еще, патефон у меня в другой руке, как же я забыл-то. Я его матери в подарок вез, и несколько пластинок вез — Утесов, Лемешев и Русланова. Ну, я вошел, калитку захлопнул, а мать у печки стоит — я уж в окно вижу,— она на стук обернулась. Как закричала: «Сын!» Шагнула ко мне и тут же на лавку рухнула, за сердце держится. Села и плачет. Я говорю: «Что же ты плачешь? Я же обещал тебе — вернусь из Берлина».
Что важно в послевоенной судьбе Сунгатуллы Айткулова — и когда ему инвалидность устанавливали, и когда пенсию назначали, и когда жилплощадь в Москве давали (житейская ситуация непростой была), — всюду к фронтовику отнеслись как к фронтовику.
Еще строки из книги отзывов:
«Сколько Вы приносите радости нам, участникам войны, когда отыскиваете в архиве наши фамилии. Сегодня я получил удостоверение участника войны.
Столько лет я ждал этого дня!
Желаю Вам доброго здоровья и долгих-долгих лет жизни». Оноприенко Юрий Леонтьевич, Волгоградская обл., г. Фролово
«Спасибо, что вы есть». Инженер ЦНИИ «Электроника» Савин.
«Если бы нас, фронтовиков, везде так принимали». Офицер запаса И. Лукьянов.
«Нас, прошедших войну, удивить, увы, трудно, и все же я удивился, как душевно и по-человечески встречают здесь, в архиве. Будь моя воля, я бы всех, кто ведет прием посетителей, отправлял сюда на учебу.
Таких, как Максаев, мы звали на фронте «Батя», они были и остались людьми. Я уж не говорю о деле — потерял я всякую надежду найти свои документы, долго искал — годы, и все напрасно, а тут их нашли — берегли! — и выдали на руки.
Низкий поклон всем работникам архива. Для них война еще не окончилась, к ним едут со всей страны — и матери, и дети погибших, и мы, инвалиды.
Желаю всем счастья, здоровья и мирного неба». Инвалид войны Струков Дмитрий Семенович, Ростовская обл., г. Аксай.
Глава 9. Здесь Россия видна