Когда пленных вели уже из гестапо, улицы были пусты. Гитлеровцы, угрожая расстрелом, запретили подходить даже к окнам. Но из щелей заборов, из чердачных оконцев видели люди, как уже не могла идти девушка, как под руки вели ее двое бойцов. Остальные окружили ее плотным кольцом, чтобы гитлеровцы не могли пристрелить. Лица пленных уже трудно было различить, каждое — как живая рана. Колонну повели к льнозаводу.
Что было потом? Этого никто не узнал.
Теплым летним днем 16 августа 1944 года в освобожденной от фашистов Старой Руссе работницы льнозавода разбирали бензохранилище. Хотели оборудовать его под склад. Стены и двери оказались так зацементированы, что ни кирками, ни ломами разрушить их не удалось. Залезли на крышу.
Когда крыша рухнула, люди остолбенели — на каменном полу лежало тридцать мертвых людей!
Кто-то закричал из женщин, кто-то потерял сознание… У многих мужья с фронта не вернулись, и каждую вдруг пронзило: «А вдруг мой!..»
Среди мертвых была одна девушка с длинными темно-русыми косами. Вокруг шеи ее была жгутом закручена косынка…
Через несколько дней городская комиссия по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков составила акт:
«Диким по своей жестокости, напоминающим средневековые пытки, представляется факт замурования 29 мужчин и одной женщины в здании бензохранилища. Дверь этого здания оказалась замурованной в два ряда кирпича на цементе… Только у 13 обнаружены огнестрельные повреждения черепа, у остальных 17 повреждений нет. Этим устанавливается — живые были замурованы вместе с расстрелянными для более жестоких мучений заключенных».
Так засвидетельствовала комиссия. Но много позже глубоко в земле был обнаружен пистолет. Вполне возможно, что к нему оставалось 13 патронов, которые были честно разделены, и «счастливцы» погибли без мучений.
Они простились с миром как герои. Окрестные жители слышали со стороны льнозавода «Интернационал». Песня неслась до тех пор, пока не лег в отверстие последний, самый страшный кирпич. И люди ушли в бессмертие.
Комиссия записала в акте: «Личность погибших установить нет никакой возможности, т. к. документов при них не обнаружено».
Двадцать две зимы прошло с тех пор. Двадцать два раза зацветали березы над могилой павших.
Комсомольцы ремонтно-строительного управления проводили собрание. Обсуждали вопросы воспитания молодежи на революционных, боевых и трудовых традициях. Ремонтно-строительное управление — организация маленькая, комсомольцев здесь всего несколько человек. Решили взять шефство над могилой бойцов, похороненных у бензохранилища.
А еще решились почти на безнадежное — узнать, кто похоронен в братской могиле. Секретарь комитета Валя Кузьмина, ее заместитель Виктор Большаков, комсомольцы Людмила Уварова, Сергей Булахов и Алексей Желтых — вот пятерка, начавшая поиски.
Они разговаривали с сотнями людей, писали запросы в архивы, музеи, министерства. Местная газета и радио призывали помочь.
Затем комсомольцы решили перезахоронить останки воинов, перенести их на братское кладбище.
Дальше я буду писать так, как рассказывала мне секретарь Старорусского горкома комсомола Аля Григорьева.
— Это было 5 мая. Мы пришли к бензохранилищу. В присутствии комиссии из горсовета и военкомата начали копать могилу. Стали искать… Весь город ждал. Если бы вы знали, как весь город ждал. Городское радио прерывало передачи и сообщало о ходе раскопок. Ничего утешительного… К вечеру начался сильный дождь. Ливень. Все, кто был, ушли. А мы, несколько комсомольцев, остались. Спины не разгибали, каждый кусочек земли в ладонях перетирали. Сначала еще ничего было, а потом пошла глина, потом одна вода. Вода, вода… Мы под проливным дождем каждую косточку доставали, протирали, аккуратно складывали. Три гроба тут же стояли. Их Алексей Желтых вечерами после работы делал, сам и покрасил… Ну вот… Нашли пуговицы, карман с деньгами, потом пистолет… Каждый кусочек земли вот так вот в ладонях… И потом, ночью уже, около часу, нашли два амулетика. Обнялись, заплакали… Там написано было:
«…Малафеевский Сергей Федорович… политрук роты…»
«…Ивашко Федор Власович… командир роты…»
В ту же ночь под непрекращающимся ливневым дождем комсомольцы перенесли останки воинов в красный уголок льнозавода.