Получаю новое письмо: «Проверила все контрольно-пропускные пункты. Все ваши живы и здоровы — в деревне Занино Краснополянского района». И пишет: «Разрешите, я теперь уже прямо вам буду посылки отправлять».
Фашистов отогнали, я демобилизовался и снова ушел в леса — разминировали все вокруг. Долго в лесах были. Тринадцатого мая к вечеру вернулись. Таисия — мне на шею: «Война кончилась!» — «Как? — говорю.— Когда?» — «Девятого»,— говорит».
Был вечер, потом — ночь, потом было утро. Владимир Иванович все рассказывал, рассказывал… Потом мы пошли с ним побродить по городу. Остановились у памятника героям-освободителям. Кухарев тяжело смотрел на золотистые буквы, потом поднял голову, расправил плечи, и богатырское еще с виду тело стало хрустеть и ломаться, как сухая солома.
— Это ничего, хуже бывает, не могу ни рук, ни ног поднять, ни повернуться, ни согнуться. С той поры все, в лесах и болотах поотсырел.
К вечеру возвратились домой, на тихую, по-деревенски уютную улицу Мира. Пришла из школы Таисия Александровна, села проверять тетради. Долго смотрела отрешенно.
— Володя,— позвала мужа,— ох, Володя, не могу, послушай, что у нас в классе-то случилось!.. Встает сегодня Нюра, Семеновых дочь, да ты их знаешь. Встает она, махонькая такая, и знаешь что говорит? Таисия, говорит, Александровна, а война еще когда-нибудь будет? «Когда-нибудь», ты понимаешь?..
Кухарев долго возглавлял комитет ветеранов войны Старой Руссы. «Комитет проводит большую военно-патриотическую работу»,— прочел я в книге «Эстафета добрых дел», рассказывающей об истории и жизни города Старая Русса. «За последние годы разыскано 146 участников партизанского движения. Установлено 13 памятников, 550 обелисков и 11 скульптур. Ветераны возглавляют походы по местам боевой и трудовой славы, выступают перед учащимися школ, призывниками, молодежью города».
Когда Владимир Иванович выступал, каждый раз волновался и говорил то ярко и сочно, то вдруг казенно. Он, например, говорил: «Нельзя бросать товарища в беде!» Лозунг, штамп. Но я-то знаю, что стоит за этим. Вспоминаю больного соседа Михаила Румянцева, его прохудившийся дом.
Или: «Надо любить дело, а не себя в деле». И я вспоминаю: в начале тридцатых годов работал он в Карамышевской МТС, редактором многотиражной газеты. Ни шрифтов, ни печатной машинки, ни бумаги. И… ни зарплаты. В эмтээсовской смете не предусмотрена была зарплата. Ехать в Ленинград обратно, выяснять, в чем дело? Некогда было. Работал без зарплаты. Ездил на подножках, а кормился — копал картошку на уже выкопанных участках.
«Надо быть честным»… Было время, когда, в погоне за цифрами, иные закупали масло и сдавали его на маслозавод. Десятки килограммов масла на бумаге переводились в центнеры и тонны молока. Потом это же масло с завода снова поступало в магазины… И так — по кругу. Кухарев, работавший тогда в Мошенском районе, отказался от такого обмана.
Еще он часто говорил о дружбе, землячестве, родстве людей. Я вспоминаю, как старорусские пионеры оказались проездом в Москве, Кухарев учился тогда в Высшей партийной школе. Никого из детей он не знал, но услышал: земляки! И все два дня ходил с ними но музеям, выставкам.
Когда он, выступая, предупреждал о том, что от нас всех зависит, будет ли, нет ли война, за всем этим стояло пережитое, личное.
Был он уже в годах, пошаливало здоровье. И вот пригласили его в горвоенкомат сняться с военного учета. Полковник долго жал ему руку, благодарил за все, что он сделал для Родины. Владимир Иванович пошел к дому, на середине пути остановился и… вернулся в военкомат. Встал в дверях — сутулый, седой.
— Давайте погодим,— сказал он полковнику,— время такое… может, я еще пригожусь…
Полковник еще раз пожал ему руку. С военного учета он еще долго не снимался: читал газеты — где-нибудь да неспокойно.
Однажды пошел на охоту, видит — птица, и прямо на него летит. Выстрелил — летит, еще раз выстрелил… Не понял ничего, пока стрекоза на нос не села. Опустился он тогда на мшистый пень и задумался.
На другой же день сам пошел в военкомат сниматься с учета. Он туда потому еще пошел, что сын его, Виктор, заканчивал в тот год военную академию.
Да, Владимира Ивановича уже нет на свете. А снова и снова вспоминают его и соседи на улице Мира, и военком, потому что есть поступки, которые необходимо помнить всю жизнь. Как таблицу умножения. Человек уходит, а поступки остаются.