Выбрать главу

Цифры эти мне сообщил Анатолий Гаврилович Янкевич, подполковник, начальник одного из отделов Цент­рального архива Министерства обороны в подмосковном Подольске. Знаете, сколько осталось в живых из тех, кто закрыл амбразуру? Семеро. Из тех, кто повторил подвиг Талалихина, жив остался каждый второй — это дело все-таки управляемое, можно рассчитать скорость, высоту, угол.

Ну а кто кинулся под танк, кто взорвал себя гранатой, кто повел горящий самолет на вражескую танковую ко­лонну, тут — понятно: чудес не бывает.

Помните ли вы гвардии рядового Сунгатуллу Айткулова, которого «похоронили» однополчане на поле боя, возле белорусского села Богушевка? Так вот, руководи­тель отдела в подольском архиве подполковник Станис­лав Григорьевич Лукашев назвал факт удивительный: с 1970 по 1984 год таких, как Айткулов, «погибших» оты­скалось две с половиной тысячи.

Давайте вычерпнем каплю из моря: двадцать миллио­нов триста тысяч минус две тысячи пятьсот… Арифмети­ка смерти.

А тот, кого 9 мая тяжело раненным привезли домой, а 10 мая он умер, мы ведь числим его уцелевшим. Сколь­ко их было таких: уже перешагнув порог, они умирали под своей крышей — через недели, месяцы, через годы.

* * *

Среди писем фронтовиков, детей фронтовиков — о вой­не, о том, что было после войны, среди дорогих свиде­тельств времени, которым нет цены, я храню и это:

Жумагалиев Алик, учащийся Актюбинского технику­ма железнодорожного транспорта:

«Я не воевал, но знаю, что самое страшное слово это — «война». В детстве я увидел человека, которого война на всю жизнь оставила калекой. Из далекого дет­ства своего вспомнил и написал Вам.

Наш дом стоял на горе, а внизу была старая землян­ка. И в этой землянке жил летчик-инвалид, без обеих ног, контуженный, и с ним женщинато ли жена, то ли сестра, а может чужая.

Они приехали в начале лета, и вся детвора не отходи­ла от этой землянки.

В школу я еще не ходил, и каждый день бывал там, с каким-то страхом и жалостью глядел на бывшего воен­ного летчика. Он был очень плотныйкрупное чистое лицои не очень старый, возможно тогда ему было лет сорок. Женщина была больная, может тоже от войны, разговаривала как-то чудно, при этом больше бормотала что-то несвязно и отталкивающе.

Утром эта женщина выносила летчика на улицу и сажала на постеленное одеяло, тут же набегала шумная детвора, и женщина ходила вокруг него, отгоняя нас, пугая своим криком. Но когда она уходила, вся детвора садилась вокруг летчика и с огромным любопытством смотрела на золотистые пуговицы, на красивую военную форму.

Говорить он не мог, а только пытался что-то сказать, и получалось жалостное, никому не понятное бормота­ние. Он показывал на чистое небо рукой, гудел и долго что-то «говорил», выдавливая непонятные звуки. Каждый раз, видно, уставая и понимая, что никто никогда не пой­мет его, он сдвигал фуражку на глаза и плакал.

Когда он начинал плакать, все уходили, оставляя его одного.

За день, среди веселого купанья в озере, игры в пят­нашки, мы забывали его, и поздно, к вечеру, возвраща­лись домой.

На другой день все повторялось: выходила женщина, стелила на земле одеяло и выносила на руках, как ма­ленького, летчика-инвалида в фуражке с кокардой, без обеих ног.

Постепенно мы привыкли к нему, садились ближе, щупали золотистые пуговицы, кокарду. Ребята посмелее даже брали его фуражку и примеряли, он тоже улыбался, но потом забирал фуражку назад и грозил пальцем.

Все лето прожили они в нашем поселке, а к концу вдруг собрались уезжать. С утра подошла машина, сосе­ди уложили вещи, потом женщина подняла летчика и посадила его в кузов. Вся детвора пришла провожать их. Он снова пытался что-то сказать, но машина медленно тронулась, оставив пыль, нас и эту землянку, где жил бывший военный летчик то ли с женой, то ли с сестрой. А может, она была ему просто чужая».

Этот летчик тоже значится среди живых.

Что важнее всего здесь — он, она? Чистое небо?

Одного этого воспоминания может хватить, чтобы до конца жизни остаться человеком.

Надо бы, хорошо бы издать огромную книгу, и в ней одной на тонкой папиросной бумаге уместить мелко-мел­ко имена всех павших. Всех. Это была бы самая волную­щая и самая бесценная книга…

«Карбышев Дмитрий Михайлович, генерал-лейтенант, профессор, родился 14 октября 1880 года — погиб 18 февраля 1945 года».

«Карпов … Викторович, родился 22 июня 1941 года — погиб 22 июня 1941 года».