Я. Сиказан: «Из дому брали кто в чем стоял — не дали одеться. Всех согнали в одно место, под открытым небом, шел снег, дождь. Произошла такая сцена. Триандафилиди Павла, бывшего по церковным делам в Симферополе и задержанного дорогой, тоже привезли сюда. Он требовал, чтобы его проверили скорее и отпустили, нервничал, показывал документы. В это время чемодан его раскрылся и оттуда выпали священные книги. Он наклонился, стал собирать их, и его в этот момент застрелили.
По 25—30 человек нас начали уводить за насыпь, где были противотанковые рвы, а там брали по 5 человек и ставили лицом ко рву на колени и в затылок расстреливали из винтовок и пулеметов. При первом же выстреле я упал в яму, потом падали на меня. Я лежал до десяти вечера. После расстрела кто-то проходил по всем ямам, слышны были разговоры: «Дышит, докончи его», «Полезай в яму, добей того, он жив». После этого раздался выстрел, и женский голос сказал из ямы: «И меня тоже». Спустя час были снова голоса: «Товарищи, кто жив? Мы партизаны…» Я понял, что это были полицаи, и лежал молча».
Огромная машина смерти не могла не давать перебоев, и кроме Якова Федоровича Сиказана уцелело еще несколько евпаторийцев.
Шестнадцатилетнего Григория Сиротенко 7 января убивали вместе с отцом: «Четверо немцев поставили нас четверых перед ямой на колени. Я не хотел встать на колени. Когда раздался выстрел, я упал. Придя в себя, я увидел, что лежу у ног убитого отца. На меня стали падать мертвые люди. Всю силу я тратил на то, чтобы не захлебнуться в крови: держал вверх подбородок, поддерживая его рукой.
Когда все стихло, я услышал разговор мальчиков, это были мои товарищи по школе. Они помогли мне выбраться из ямы. Я весь был в крови. Мы умылись снегом. Хотелось кушать, было холодно. Мы собрали сухари, которых много валялось…»
Вспомним семнадцатилетнюю Ф. Снятовскую, которую немцы вместе с другими женщинами и детьми поставили впереди себя против нашей танкетки. Она тоже чудом уцелела. «Я добралась домой, всю ночь лежала без сознания и только в шестом часу утра пришла в себя. Отец, желая отвлечь меня, читал мне книгу «Ричард Львиное Сердце». Вдруг в 10 часов утра к нам вломились во двор и стали забирать мужчин…
Я пошла на Красную горку, где их расстреливали, искать отца. Отец, видимо, бежал, так как он лежал в стороне, у полотна железной дороги, у него было три раны — в ноге, в боку и в голове. Обняв его за ногу, лежал с ним муж нашей знакомой женщины. Только 12 января эта женщина принесла мне от отца записку, которую она обнаружила у него в руке: «Прощайте, мои деточки и жена, последний раз. 7 янв.— 42 г.»
…Враги хотели устрашить, запугать, покорить. Хотели сделать людей рабами.
Было немало женщин, которые, выйдя из дому, вставали в колонну к мужьям и с ними вместе шли на Красную горку.
Всего было расстреляно 12 640 человек. Почти треть довоенного населения Евпатории.
Я думаю иногда о наших далеких союзниках. Конечно, война — для всех испытание, для всех — горе. Но все-таки одно дело — воевать вдали от дома, на чужой земле, на чужом полушарии. И совсем другое — на своей собственной земле.
После освобождения Евпатории на Красной горке вскрывали могилы. Многие узнавали близких, дорогих, любимых. «В одной из ям Любовь Андрющенко узнала мать и отца… Матрена Галушко узнала своего сына Виктора… В другой яме старики Радиковы узнали сына Петра…» (из акта городской комиссии).
Возвратимся к началу главы.
Летом 1982 года в Евпатории через Приморский сквер прокладывали ливневую канализацию. Ковш экскаватора зацепил очередную груду земли, и рабочие увидели… остатки одежды. Когда стали копать дальше, обнаружили в траншее куски матросских бушлатов, обуви, остатки ремней, пуговицы. Нашли амулет с запиской, но разобрать буквы оказалось невозможно — чернила растворились. В Евпатории в это время работала археологическая экспедиция МГУ. Именно им, молодым биологам и археологам, довелось проводить экспертизу. Вот ее заключение:
«Кости принадлежат скелетам восьми мужчин. Погребенные погибли от ран, нанесенных холодным оружием, пулями, многочисленными осколками и механическими травмами черепа».
Значит, скорее всего был ближний бой, проще говоря — рукопашная.
…Таких похорон еще не знала Евпатория. За бронетранспортером с развевающимся военно-морским флагом шли восемь машин с опущенными бортами, на гробах, обитых красным кумачом, лежали бескозырки. Представители всех родов войск провожали моряков в последний путь. На улицы города вышли все — седые старики стояли у ворот, матери выкатывали коляски с грудными детьми. Вышли отдыхающие и работники санаториев. На всем пути до Красной горки стояла живая людская стена.