Когда стемнело, двенадцать человек из группы ушли на разведку, все двенадцать погибли.
Оставшиеся моряки до рассвета покинули город. В Севастополь пробились лишь четверо — Литовчук, Лаврухин, Задвернюк и Ведерников, чекисты особого отдела флота. Десять дней и ночей шли они по тылам противника.
В Севастополе они, четверо, успели сфотографироваться.
Впереди было еще три с половиной года войны. Литовчук и Ведерников погибли вскоре же, когда оставляли с боями Севастополь. А два Алексея — Задвернюк и Лаврухин потерялись в этой огромной войне.
Но ушли из Евпатории не все. Двое остались в этом же доме, на Русской, 4, ждать высадки второго эшелона десанта: Я. Цыпкин и Ф. Павлов.
Террор в городе продолжал свирепствовать. Из Симферополя гестаповцы привезли жену и двух мальчиков Цыпкина и именно здесь, в Евпатории, расстреляли.
Однажды к женщинам заглянул сосед Иван Гнеденко, или, как звал его весь город, Ванька Рыжий.
— Я знаю, у вас прячутся двое,— сказал он,— я тоже укрыл одного — ваши его знают. Но у меня пацан случайно заметил гостя, может проболтаться. Нельзя ли моего к вам, на время, там что-нибудь придумаем.
Женщины замахали руками, сказали, что у них никого нет.
«Надо бы взять,— говорил вечером Цыпкин,— где двое, там и трое». «Ни за что! — отрезал Павлов.— Это провокатор».
Десантники выяснили, что Ванька Рыжий работает возчиком на электростанции, по слухам — пьяница, его постоянное место — возле рынка, у забегаловки.
Гостем Гнеденко оказался бывший секретарь Симферопольского горкома партии Александр Иванович Галушкин, который должен был возглавить в освобожденной Евпатории партийную организацию.
Получив отказ, Ванька Рыжий — Гнеденко перепрятал десантника на Льва Толстого, 13. Александр Иванович поселился в семье Гализдро — жили здесь бабушка Матрена Васильевна, ее дочь Мария Ивановна, дети Марии — шестнадцатилетний Толя и Антонина 22-х лет. У Антонины был свой ребенок — Георгий, один год и восемь месяцев от роду. Большая была семья.
Галушкин начал создавать подпольную группу.
Из писем жене Галушкина от его сослуживцев, друзей:
«Тов. Галушкина! Ваш муж два месяца тому назад был в операции и не вернулся, сведений я о нем не имею. Судьбу его выясняем. Не отчаивайтесь, возможно, он в горах и отыщется. 3 апреля 1942 года».
Александр Иванович был еще жив.
«Уважаемая Вера Андреевна! С большим сожалением и глубоким прискорбием должны еще раз подтвердить предыдущее известие и сообщить, что Александр Иванович считается без вести пропавшим. 23 апреля 1942 г.»
Александр Иванович был еще жив, и жить ему оставалось ровно две недели.
Из давнего, в начале войны, письма Галушкина сыну:
«Юра! Ты рукой мамочки писал, чтобы я крепко бил фашистов и в руки им не попадал. Дорогой мой сыночек!.. Всегда за поясом у меня наган, из которого скорее застрелюсь, чем к фашистам попаду».
Их выдали. 7 мая дом оцепили каратели. Александр Иванович отстреливался. Когда остался один патрон, он выстрелил себе в висок.
Он был последним десантником, погибшим в Евпатории.
Александр Иванович Галушкин лежал посреди двора, и фашисты загоняли сюда случайных прохожих. Вопрос был один: «Кто знает этого человека?»
Никто не знал. Кроме семьи Гализдро и Ваньки.
Семью Гализдро пытали сначала в доме, всех — от старой бабушки до ее правнука Георгия — его, самого маленького, хватали за волосы, пинали. Шестнадцатилетнему Толе забивали в голову гвозди. Его мать Марию Ивановну увозили в гестапо полубезумной.
Их расстреляли всех, всю семью.
Вместе с ними долго пытали, а затем расстреляли членов подпольной группы — комсомольцев Дроздова, Руденко, Бузина.
Неопознанный Галушкин продолжал лежать во дворе.
Когда дом Гализдро оцепили, Ванька Рыжий был у своего брата Федора. Ванька глянул в окно и увидел — оцепляют не только дом, но и весь квартал.
— Беги! — сказал Федор.— Еще успеешь.
— Не побегу,— ответил Иван. Он боялся за свою семью и сам вышел навстречу фашистам.
Когда Павлов узнал, что Гнеденко арестовали, он выцарапал на потолке: «Павлов, Цыпкин. Здесь скрывались 2 комиссара, но погибли от предательства Ваньки Рыжего И. К. Гнеденко, живущего по этой улице».
Конечно, были и трусы, были и предатели. На войне как на войне. Были в Евпатории и свои полицаи — из местных. Но не они определяли характер города, не они определяли судьбу войны.
Все Ванька, да Ванька, а было ему пятьдесят лет. Отчества его никто не знал, да и зачем человеку отчество, если он работает возчиком и выпивает.