Выбрать главу

Какая это мука — старая полковая музыка, особенно если твой отец субботним теплым вечером 21 июня 1941 года держал в руке дирижерскую палочку.

Лет двадцать назад Петр Клыпа прислал ей в пода­рок двенадцать пластинок со старыми вальсами. Два­дцать четыре вальса. Слушать их — мученье, забыть эти пластинки — забыть отца.

— Я больше смотрю на них, чем слушаю.

Что снится им — детям, давно выросшим, и вдовам, состарившимся? Бомбы, разрывы, смерть? Нет, им снят­ся живые.

Анастасия Кондратьевна Наганова видит мужа, каж­дый раз она говорит ему: «Ведь есть те, кто уцелел. Не­ужели никак нельзя было, неужели не смог?» Он смотрит на нее, молчит и растворяется в темноте.

Алик Бобков видит отца в военной форме, отец радо­стный, но очень усталый, потому что война только что закончилась и он — вот он, вернулся. Сон хороший — просыпаться тяжело.

А для Вали Сачковской главное — не сны. Что — сны? Каждую ночь, под утро, она слышит вдруг грохот, страш­но гудит земля, и она просыпается. Ровно в 4 часа. Вот уже сорок четыре года Валентина Ивановна Сачковская просыпается в 4 утра.

Встречаются не только живые с павшими. Воды Ду­ная бороздят два сухогруза «Андрей Кижеватов» и «Нюра Кижеватова». У них один порт приписки — Измаил. Там они и встречаются — «отец» и «дочь».

* * *

Из обращения Мориса Тореза к французскому наро­ду по Московскому радио 20 июня 1944 года (он произ­нес его под впечатлением вида пленных немцев, которых накануне провели по улицам Москвы): «…я острее, чем когда-либо, испытывал глубокое чувство восхищения, которое питает каждый француз к Красной Армии, к совет­скому народу. Что было бы с нами без несравненных под­вигов Красной Армии, без тяжелых жертв, принесенных советским народом во имя торжества нашего общего дела?»

Да, дело было общим, поэтому, перешагнув в июле сорок четвертого собственную границу, советские войска двинулись дальше. Уже там, освобождая порабощенную фашизмом Европу, отдали свои жизни более одного мил­лиона и ста тысяч наших солдат.

Из тех, кого война застала в Брестской крепости, дошли до Берлина шестеро — батальонный комиссар Н. Артамонов, сержанты В. Зайцев, Л. Лапшин, рядовые Н. Белоусов, А. Жигунов и З. Ковтун.

А были ли такие, кто в июне сорок первого защищал Брест, а в июле сорок четвертого освобождал его? Да, в составе 70-й армии вернулся в Брест бывший военврач II ранга П. Виноградов и еще помощник командира 18-го батальона связи капитан Г. Дворцов. Но оба они были тогда, в начале войны, за пределами крепости, у них все-таки была возможность отойти, выжить. Ну, а из тех, кто был в самой крепости, неужели никто не вернулся сюда 28 июля сорок четвертого года — в день освобож­дения?

Есть, нашелся. Один-единственный во всей стране — Сергей Никифорович Лебедев. Он был пулеметчиком, ря­довым 44-го стрелкового полка. Как раз в 4 утра он стоял в карауле. На второй день войны его ранило в переносицу, и, как он сам считает, это спасло ему жизнь. Лебедева отнесли в подвал, там он набивал патронами диски автоматов и пулеметов. Выбрался из окружения в середине июля.

От Бреста отошел к Москве, а потом, снова через Брест,— до самого Берлина. Отвоевал с первой и до по­следней минуты. Тогда же, в 1941-м, был еще и конту­жен, потом, чуть позже, снова ранен — в шею. Потом — опять ранен, в ногу… Но это все было в первой поло­вине войны.

А Брест возвращал — ни царапины.

Уже в семьдесят первом его пригласили из Алма-Аты на открытие мемориала «Брестская крепость-герой». Он приехал, ходил и ничего не видел вокруг. К нему подве­ли Кибальникова, автора мемориала, их познакомили, но Лебедев и его не увидел. И в семьдесят пятом, в годов­щину Победы, его снова пригласили в Брест, и он снова приехал, ходил по крепости и снова ничего не видел. Он был слеп. И его водила под руку жена.

Осенним вечером 1968 года он, скромный бухгалтер фабрики «Металлбытремонт», писал отчетные документы. А утром проснулся, открыл глаза — кругом чернота. Это было нелепо и чудовищно. Смотрели его специалисты в Алма-Ате, в Москве — безрезультатно.

А через восемь лет, в 1976 году, он попал в Москве к профессору Федорову. Тот осмотрел его.

— Контузия была? — спросил профессор.

— Да,— сказал бывший пулеметчик,— в сорок пер­вом.

Профессор пообещал: «Хорошо видеть не будете, но на столб не налетите».

И Сергей Никифорович на операцию согласился. И, правда, хоть плохо, но видит теперь.