— Ей-богу, несправедлива. Подумай о нас. А Дин? О нем ты подумала? А я? Я что тебе — чужой? Можно хоть иногда отвлечься от своего чертового эгоизма?
Между нами все кончено, не о чем разговаривать. Ему надо следить за дорогой, но он то и дело вскидывает глаза к зеркалу заднего обзора. Краешком глаза он следит и за мной: я вжалась в спинку кресла, подтянув колени к подбородку. Солнце обжигает мне щеку и плечо,- но я не отодвигаюсь: мне все равно.
Он ведет машину одной рукой, другой держит открытую банку с пивом, отпивает, потом зажимает банку между колен и с шумом выдыхает воздух. Он все понимает. Еще минута, и рассмеюсь ему в лицо. Меня душат слезы.
Сегодня утром Стюарт не стал меня будить — наверное, решил, что надо дать мне выспаться. А я не спала, проснулась ни свет ни заря и долго лежала с закрытыми глазами, отодвинувшись на край кровати, чтоб ненароком не коснуться волосатых ног и толстых сонных пальцев. Лежала и думала. Он сам собрал Дина в школу, потом побрился, оделся и поехал на работу. Пару раз заглядывал в спальню, хотел что-то сказать, но я делала вид, что сплю.
На кухне я нашла его записку, подписанную одним словом: «Люблю». Я сварила себе кофе и устроилась на солнечной стороне: пью маленькими глотками, потом ставлю чашку на записку — на бумаге остается едва заметный коричневый след. Телефон больше не звонит — это уже что-то: со вчерашнего вечера ни одного звонка. Рука тянется к газете, но я не спешу ее открывать. Потом все-таки придвигаю к себе, начинаю читать. Итак, тело до сих пор не опознано, заявлений о розыске не поступало. Тем не менее, все эти последние сутки тело обследовали, рассекали, вскрывали, засовывали внутрь разные инструменты, взвешивали, измеряли, помещали органы обратно, зашивали, — и все для того, чтобы точно установить причину и время смерти. Ищут доказательства изнасилования: этот мотив убийства полиция рассматривает в первую очередь. Еще бы! Изнасилование все упрощает. В газете также сообщалось, что тело поступит в морг службы «Кит-энд-Кит» для опознания. Население просят помочь следствию и т.д.
Я сделала для себя два открытия: первое — людей больше не волнует, что происходит с другими; второе — всем на все наплевать. Ведь смотрите, что произошло, а в нашей со Стюартом жизни это ровным счетом ничего не изменит. Я хочу сказать: по большому счету ничего не изменит. Ну будем мы потихоньку стареть, и он, и я, — собственно, мы уже стареем: это видно по нашим лицам — например, утром, когда мы оба, одновременно умываясь, смотримся в зеркало в ванной. Будет меняться потихоньку жизнь вокруг: что-то упростится, что-то, наоборот, станет сложнее, однако, в целом все будет идти как идет, — я знаю. Выбор сделан, жизнь идет своим чередом и будет идти, пока не оборвется. Вопрос: зачем? Я хочу сказать: до поры до времени, пока ничего не случилось, мы еще можем делать вид, что все идет как нужно; но когда происходит событие, которое должно все изменить, а ничего не меняется, все остается по-прежнему, — зачем все это? Вокруг все говорят и ведут себя так, словно ты не изменилась со вчерашнего дня, со вчерашней ночи, словно ты все та же, что была пять минут назад, а на самом деле с тобой происходит что-то страшное, душа покалечена...
Прошлое как в тумане: детство будто покрыто пеленой. Я даже не уверена, что события, которые я помню, действительно происходили со мной. Жила-была девочка у папы с мамой. У папы было небольшое кафе, где мама работала кассиршей и официанткой. Точно сон какой-то: девочка закончила начальную, потом среднюю школу, поступила на курсы секретарей-референтов. Прошло несколько лет, много лет! — интересно, что она делала все эти годы? — и вот она уже в другом городе, служит секретаршей в одной фирме, занимающейся производством электронных деталей, знакомится с инженером, тот приглашает на свидание. Она видит, что ему хочется уложить ее в постель, и сдается, даже не сопротивляясь. Уже после ей так и не удалось вспомнить, как же она догадалась, что он хочет соблазнить ее, хотя в тот момент чувство подсказало верно, сердце не ошиблось. Вскоре они решили пожениться, и вот тогда-то прошлое — ее прошлое — начало куда-то утекать. Сегодня ей труднее всего представить будущее. Когда она задумывается о будущем, на ее лице непроизвольно появляется улыбка, словно она знает какой-то секрет. Ей вспоминается ссора — из-за чего, она уже не помнит, они были лет пять как женаты, — тогда он сказал ей в сердцах, что эта связь (так и сказал: «эта связь») доведет до беды. Его слова запали ей в душу. Она нет-нет да вспомнит их и начнет повторять вслух — ходит по дому и повторяет. Она может целое утро возиться в песочнице за гаражом, играя с Дином и его друзьями, и каждый день в четыре часа у нее жутко болит голова. Ей кажется, что лоб и затылок просто раскалываются от боли. Помнится, когда приступы стали повторяться, Стюарт предложил ей обратиться к доктору, она тогда послушалась и в душе осталась очень довольна тем, как сильно доктор беспокоился. Она даже поехала по его рекомендации куда-то лечиться. Из Огайо примчалась мать Стюарта, чтобы позаботиться в ее отсутствие о ребенке. Только она, Клэр, смешала ей все карты, прервала лечение и вернулась. Свекрови ничего не оставалось, как съехать и поселиться на другом конце города: так там и сидит, в своей квартире — выжидает. Как-то ночью, в постели, когда они оба уже засыпали, Клэр сказала мужу, что слышала от пациенток в клинике, куда ездила лечиться, о феллацио. Своим рассказом она хотела сделать ему приятное. И действительно: Стюарт остался доволен. Он гладил ее по руке и повторял: «Все будет хорошо, вот увидишь». Отныне у них все будет хорошо, не так, как раньше. Он получил повышение и солидную прибавку к окладу. Они даже купили еще одну машину — для нее: большой кабриолет. Они будут жить сегодняшним днем. Впервые за много лет, признавался он ей, он может расслабиться. Ночью в постели все поглаживал ее руку... По-прежнему играл в боулинг и карты, по-прежнему ездил на рыбалку вчетвером, с друзьями.
А вечером произошли три события. Дин вернулся из школы и сказал, что ребята сообщили ему новость: его отец обнаружил в реке мертвое тело. Он хочет знать, что произошло.
Опуская подробности, Стюарт подтверждает: да, они с приятелями рыбачили и нашли в реке тело.
— Чье тело? — спрашивает Дин. — Девчонки?
— Да, тело девушки. Молодой женщины. Потом позвонили шерифу. — Стюарт смотрит на меня многозначительно.
— И что сказал шериф? — спрашивает сын.
— Сказал, что займется расследованием.
— А труп был страшный?
— Ну, хватит болтать, — вмешиваюсь я. — Доедай поскорее, Дин, и можешь выйти из-за стола.
— Ну, какой он был? — парень не унимается. — Интересно ведь!
— Ты, видно, меня не слушаешь, — начинаю я сердиться. — Ты слышал, что я сказала, а? Дин, ты слышал? — Мне хочется взять его за плечи и потрясти хорошенько. Так, чтобы он заплакал.
— Делай, что тебе сказала мама, — тихо говорит Стюарт. — Обычный труп, и хватит об этом.
...Я убираю со стола и не слышу, как сзади подходит Стюарт и касается моего локтя. От неожиданности я вздрагиваю и чуть не роняю тарелку.
— Что с тобой? — спрашивает он, отдергивая руку. — Клэр, что происходит?
— Ты напугал меня, — отвечаю я.
— Не слепой — вижу. Вроде раньше ты от меня не шарахалась, как черт от ладана.
Криво усмехаясь, он стоит в проходе, не давая мне пройти, пытаясь поймать мой взгляд. Потом делает шаг вперед — одной рукой обнимает меня за талию, а другой берет мою левую руку и прижимает ее к ширинке.
— Стюарт, не надо, прошу тебя, — я вырываю руку, он отступает на шаг назад и щелкает пальцами.
— Ну и черт с тобой, — бросает он мне. — Не надо так не надо. Но запомни...
— Ты угрожаешь? — переспрашиваю я, быстро глядя ему в глаза. От волнения у меня перехватывает дыхание.
Он пожимает плечами.
— Ладно, успокойся, это я так.
Еще тем вечером случилось вот что: мы сидели, смотрели телевизор. Стюарт, как всегда, в своем кожаном кресле-качалке, я забралась с ногами на диван — накрылась пледом, листаю журнал, в доме тихо-тихо, только телевизор работает. И вдруг голос диктора: «Передаем срочное сообщение: установлена личность убитой девушки. Подробности в вечерних новостях».