— Где он?! — кричу. — Где Дин?
— Во дворе играет.
Стюарт, мне страшно, мне очень страшно, — я обессилено прислоняясь к косяку.
— Отчего, Клэр? Скажи, любимая, может, я смог)' помочь, а? Я так хочу тебе помочь, ну позволь мне. Ведь я твой муж.
— Я не знаю, чем ты мне поможешь, мне страшно. Мне так... так... мне так...
Он осушает стакан, встает и идет ко мне, не спуская с меня глаз.
— По-моему, я знаю, что тебе нужно, девочка моя. Давай, я тебя полечу, а? Расслабься, пожалуйста.
Он берет меня за талию, а другой рукой расстегивает жакет, потом блузку.
— Все по порядку, правда? — пытается он шутить.
— Только не сейчас, прошу тебя, — сопротивляюсь я.
— Только не сейчас, — передразнивает он. — Никаких «не сейчас».
Он заходит сзади и крепко прижимает меня к себе. Ладонью нащупывает грудь под лифчиком.
— Прекрати, слышишь, прекрати сейчас же! — отбиваюсь я и топчу, топчу ему ноги.
И тут я чувствую, как меня отрывает от земли, и я парю. Но в следующую секунду я оказываюсь на полу, — смотрю на него снизу вверх; у меня болит шея, юбка задралась выше колен. Он наклоняется и шипит:
— Проваливай, сучка, слышишь? На коленях будешь ползать, я до твоей дырки больше не дотронусь!
Он всхлипывает, и тут я понимаю, — ему плохо, ему так же плохо, как мне. Он уходит прочь, и я чувствую, как меня накрывает волна жалости.
Дома он сегодня не ночует.
А утром — цветы, букет из рыжих и красных хризантем: я пью кофе, и вдруг звонок в дверь.
— Миссис Тростни? — интересуется посыльный, когда я открываю. В руках у него коробка.
Я киваю и сжимаю рукой ворот халата.
Заказчик заверил нас, что вы знаете, от кого цветы, — юноша смотрит на мой халат, открытую шею и почтительно касается пальцами курьерской фуражки. Он стоит на крыльце, как молодой лось, — уверенно, твердо.
— Удачи вам, — прощается он.
Чуть позже раздается телефонный звонок: это Стюарт.
— Как ты, дорогая? Я вернусь сегодня рано, я тебя люблю, слышишь? Я люблю тебя, прости, я перед тобой виноват. Я заглажу свою вину, вот увидишь. До встречи, мне надо бежать.
Я осторожно ставлю цветы в вазу, а вазу — на обеденный стол, потом тихонько переношу свои вещи в спальню для гостей.
А вчера ночью, около полуночи, Стюарт сломал замок на двери моей новой спальни. По-моему, он сделал это просто ради бахвальства, потому что дальше ничего не последовало: постоял на пороге — в одних трусах, — посмотрел оторопело, потом злое выражение схлынуло с лица, он прикрыл дверь и пошел на кухню: я услышала, как он достает лед из морозилки.
Сегодня, когда он позвонил, я была еще в постели, он стал мне говорить про свою мать, что он попросил ее переехать к нам на несколько дней. Я слушаю его молча, представляю, как это будет, и, не дослушав, кладу трубку. Спустя какое-то время сама звоню ему на работу. Наконец, он подходит, и я говорю:
— Стюарт, все не важно. Пойми, все бессмысленно.
— Я люблю тебя, — повторяет он.
Он снова что-то говорит мне, я слушаю, киваю — меня клонит в сон. И вдруг я, очнувшись, замечаю:
— Господи, Стюарт, она же была совсем ребенок.