Некоторое время спустя Карлос спросил у раба:
– Ты и бабушка?..
– Рабов нередко используют для плотских утех, – ровным голосом отозвался Эбрима. – Ты же знаешь, верно?
– А я не знал, – удивился Барни.
– Мы говорим между собой, когда встречаемся на рынке. Почти каждый из нас вынужден тешить чью-то похоть. К старикам это не относится, но рабы редко доживают до старости. – Эбрима покосился на Барни. – Педро Руис, отец твоей девушки, пользует Фару. Правда, ей приходится быть сверху.
– Вот почему она плакала? Из-за того, что рассталась с ним?
– Она плакала потому, что теперь ее продадут кому-то еще, кого тоже придется ублажать. – Эбрима повернулся к Карлосу. – А Франсиско Вильяверде, слишком гордый, чтобы стать твоим тестем, любит покупать маленьких мальчиков и пользовать их, покуда они не выросли. А потом продает крестьянам.
Карлос явно не мог поверить услышанному.
– Значит, каждую ночь, пока я спал, ты ходил в бабушкину спальню?
– Не каждую. Я ходил к ней, когда она меня звала.
– Тебе нравилось? – не утерпел Барни.
– Элиса – пожилая, но она теплая и милая. И я радовался, что не должен отдаваться мужчине.
Барни вдруг показалось, что вплоть до сегодняшнего дня он оставался ребенком. Он знал, конечно, что священники вольны посадить человека в тюрьму и запытать его до смерти, но не подозревал, что они способны присвоить все его имущество и выставить на улицу всех домочадцев. Он не мог вообразить, что архидьякон способен приютить под своим кровом честную девушку и сделать ту своей наложницей. И понятия не имел о том, как мужчины и женщины поступают с рабами. Он словно жил до сих пор в доме, во многие помещения которого никогда не заходил, и делил этот дом с незнакомцами, которых никогда прежде не видел. Осознание собственного невежества пошатнуло его устои, лишило душевного равновесия. Вдобавок его жизни грозила опасность, и он пытался убежать из Севильи и покинуть Испанию.
Они вышли к реке. Как обычно, на узкой полоске берега было не протолкнуться от людей и повозок. Барни прикинул на глазок, что у пристани стоят десятка четыре судов. Как правило, моряки предпочитали отплывать с утренним приливом, ибо в таком случае впереди был весь день; но неизменно находились и те, кто снимался с якоря после обеда. Между тем прилив уже наступил, и если кто-то собирается в путь, он наверняка готовится к отплытию.
Мужчины спустились к воде и принялись высматривать признаки скорого отправления – задраенные люки, шкипера на палубе и матросов на такелаже. Судно под названием «Сьерво» уже выбирало канаты, а матросы длинными шестами отталкивались от корпусов других кораблей по обе стороны. Если постараться, еще можно было успеть.
Карлос сложил ладони лодочкой и крикнул:
– Эгей, на борту! Крепкие руки не нужны?
– Нет! – ответили ему. – Команда полная!
– А трех пассажиров возьмете? Мы заплатим!
– Места нет!
Барни подумалось, что шкипер «Сьерво», возможно, замышляет что-то не совсем законное и не хочет, чтобы на борту были люди, которых он не знает или которым не доверяет. В этих водах чаще всего промышляли перегрузкой американского серебра, чтобы избежать податей в королевскую казну в Севилье. Но попадались и самые настоящие пираты…
Троица двинулась вдоль берега, однако удача наотрез отказывалась им улыбаться. Никто другой к отплытию будто бы не готовился. Барни был близок к отчаянию. Что же им делать?
Они добрались до края гавани, где стояла крепость, носившая название Золотой Башни. Здесь при необходимости натягивали между берегами железную цепь, чтобы налетчики, пришедшие с моря, не могли напасть на корабли на якоре.
У стен крепости трудился вербовщик: взобравшись на бочку, он соблазнял молодых мужчин воинской службой. «Горячая еда! – обещал он. – Бутылка вина каждому, кто запишется прямо сейчас!» Зеваки внимательно слушали. «Вон стоит корабль, который зовется «Хосе и Мария»[22], двое великих святых присматривают за ним и оберегают всех, кто поднимается на его борт!» Вербовщик ткнул пальцем; Барни заметил, что у него железная рука, искусственная замена настоящей, потерянной, должно быть, в какой-то схватке.
Юноша посмотрел туда, куда указывал вербовщик, и увидел большой трехмачтовый галеон, чьи борта щетинились пушками, а палубу заполняли молодые мужчины.