Казалось, даже сердце его налито истомой — хочет, хочет, хочет. Что оно такое же твердое и горячее, и так же готово к совокуплению, как и не знающая насыщения плоть. Никогда и никого он так отчаянно не хотел. Садерс Рэмитус вообще никого не хотел. Получив очередную порцию пресного, невкусного секса, он равнодушно поднимался и уходил.
Это было нормально. Он забывал голоса и лица, а имён не знал никогда. Все любовники звались всегда одинаково — Ди…
Теперь наступила расплата. Тело Шерлока стало проклятьем. Любовь к Шерлоку стала настоящей бедой.
Сад метался по замкнутому пространству убежища, о котором никто не знал, переступить порог которого смог бы только обреченный на смерть, и выл, как подстреленный волк — тоскливо, протяжно. Одиночество разъедало душу, и грудь ломило от боли. Среди голых, сияющих белизною стен оно ощущалось ещё острее.
Эта комната была единственной тайной, которой Садерс стыдился. Всё остальное не стоило даже капли сомнения: насилие, оргии, даже убийства никогда его не смущали. Каяться в этих жалких грешках он бы не побежал ни за что.
Но то, что скрывалось здесь… Сразу же вспоминались нежная, любящая Лорена и добродушный толстяк Бонне; сразу же возвращался из прошлого полный надежд и стремлений Рэм. Если бы они узнали об этом… Нет, нет, Господи, нет!
Его Трон.
Его Боль и Грязь.
Его самое сладкое помешательство.
До недавних пор…
Не в каждом из его домов была такая тайная комната. Но здесь, дома, обойтись без неё Садерс не мог. Здесь он снимал накал, здесь отдавался, позволяя себя унизить.
Троны изготовил для него канувший в небытие маэстро. Великий мастер. Гений. Жаль было убивать. Жаль. Садерса утешало лишь то, что убили его не больно, возможно, даже приятно. Где он витал, в каких прекрасных далях, когда душа его расставалась с телом, одному только богу известно, но нашли его улыбающимся и странно счастливым.
Никто не должен узнать о Тронах Садерса Рэмитуса.
Ни одна живая душа.
А мертвая не проболтается.
Троны были великолепны и пышны, не каждому императору по стати такое величие. Но дело вовсе не в этом.
Посередине обитого шелком сидения возвышался чудовищный фаллос, поражающий искусной аналогией и размерами, на который Садерс, раздевшись догола и постанывая от нетерпения, насаживался с дикими воплями, получая оргазмы, зачастую лишающие сознания. Вцепившись в золоченые подлокотники, он трахался с этим кошмарным монстром, вскрикивая от боли и наслаждения, каждый раз находясь в опасной близости быть разорванным насмерть.
Ноги тряслись, пылала от боли и напряжения поясница, пот заливал лицо и струился по голому телу, но он продолжал извиваться, бешено вращая бедрами, и плакал от почти предсмертного удовольствия. Его имели — грязно, больно, безжалостно. Его могли даже убить, но укрощенного и смиренно поскуливающего. Кончал он всегда обильно и долго, а потом, еле живой, сползал на покрытый дорогими коврами пол, задыхаясь от колотящегося в горле сердца и дрожа от долгожданной радости освобождения.
Когда проходила дрожь, и головокружительный восторг отступал, он поднимался и, пошатываясь на слабых ногах, тщательно отмывал свой дьявольский Трон от спермы, дерьма и крови, а потом, давясь тошнотой, сосал огромную головку «любовника», заливаясь злыми слезами и подвывая от омерзения к себе самому.
После этого Садерс болел — его накрывала черная глухая тоска.
Он выгонял из дому всех, кроме садовника, потому что сады были его слабостью, потому что свой прекрасный, благоухающий сад когда-то очень любил чудаковатый Бонне. Он подолгу не покидал постели, прислушиваясь к боли в изломанном, кровоточащем теле, почти не ел, пил, не пьянея, и ненавидел себя до багровых вспышек.
Каждый раз желание застрелиться преследовало его до тех пор, пока не отступала разрывающая изнутри боль, и блекли воспоминания о кошмарном совокуплении.
Почему он так и не сделал этого, Садерс не понимал никогда. Теперь ему всё стало ясно. Как видно, Бог решил, что он недостаточно наказан сладострастной отвратительной пыткой, которую сам для себя избрал, которая однажды обязательно его прикончит, сделав посмешищем всего мира.
Бог послал ему настоящую казнь — Шерлока. Любовь и Нелюбовь.
Как же гадок был Трон сегодня! Каким смрадом несло от него!
Тонкое тело Шерлока, его светлые глаза и по-детски припухшие губы были так неуместны рядом с этим порождением дикости, так невинны и так чисты, что Садерсу захотелось немедленно спалить дотла эту комнату, не вызывающую ничего, кроме отвращения.
Он устало опустился на пол, и, потершись щекой о ворс дорогого ковра, крепко зажмурился, во всех подробностях вспоминая изгибы скрытого тканью тела. Сияющую неземным светом и не тронутую чужими руками кожу. Шелк волос, рассыпанных по его подушке… Шерлок…
«Когда моя любовь к нему станет невыносимой, я убью его именно здесь… И подожгу этот дом. И взорву этот мир».
***
Он вошел в столовую и радужно улыбнулся.
— Уже ждешь меня?
Стол накрыт на двоих. Свечи, вино… Все, как задумано. Сад никогда не садился за стол ни с одним из своих любовников, даже с тем, к кому хотя бы изредка был привязан. И спал он всегда один, выгоняя партнера из спальни сразу же, как только наступало удовлетворение. Жующие рты и похрапывающие во сне носы всегда казались ему верхом уродства.
Но Шерлок…
Увидеть, как прикасаются к краю бокала губы, как зубы жадно вгрызаются в сочное, хорошо отбитое мясо, а ночью услышать рядом сонные вдохи и выдохи…
Он знал, что превратился в чудовище. Очень давно, и уже навсегда. Сейчас этого чудовища он очень боялся, зная каким неуправляемым и кровожадным оно может быть. Сейчас ему обыкновенно и просто хотелось счастья.
Человеческого. Земного.
Садерс смотрел на Шерлока, замирая от предвкушения.
Застывшая у окна фигура в одно мгновенье объяснила ему, для чего однажды Бог сотворил этот нелепый и непонятный мир.
— Голоден?
— Да.
Старается выдержать всё. Знает, что никогда отсюда не выйдет, знает. Но гордость не позволяет бояться. Гордый.
Губы плотно сжаты.
Губы откроются, когда застонешь, прижатый к кровати, и я выпью каждый твой стон…
— Выпьем за нашу встречу, мой мальчик! Я ждал тебя всю свою жизнь.
========== Глава 7 Трон Садерса часть 2 ==========
«Я сумасшедший! Абсолютно и бесповоротно чокнутый!»
Сегодня эта мысль внушала Садерсу настоящий ужас. В любой другой день он отогнал бы её одним легким движением головы. А впрочем, даже не потрудился бы отгонять. Сумасшедший? Да. И что?
Рассматривая сидящего напротив Шерлока и каждым нервом чувствуя его смятение, Сад пожалуй впервые в жизни захотел стать обыкновенным. Рядовым человечком с тихой и скромной любовью, с примитивной страстью, заученной веками и записанной на звездных волнах Вселенной. Только бы счастливым. Только бы нужным. И любимым.
Счастья ему хотелось больше всего на свете.
Неужели всё в этом мире так просто? Садерс недоумевал. Даже будучи молодым, отчаянным Рэмом он всегда стремился к исключительности. Скучный обывательский уют не привлекал его никогда. Лишь матери и Бонне прощалась монотонная тишь. Им было дозволено всё.
Но блистательному, потрясающему Рэму требовались вершины. К ним он и летел с небывалой скоростью, не зная ни одного падения.
Для чего было нужно все это? Чтобы сейчас изнывать от простого до тошноты желания — увидеть на лице сидящего напротив мужчины не настороженность и ожидание нападения, а понимающую улыбку: «Знаю, знаю, что ты меня любишь. Я тоже тебя люблю…»
Подойти расслабленно и свободно, не сжимаясь в тугой комок, коснуться темных забавных колечек и замереть от восторга и нежности, чувствуя, как льнёт к ладони теплый затылок.
Ничего этого Шерлок ему не даст. Не даст даже покорности, вызывающей сладкую дрожь возбуждения. И умолять бесполезно. Оставалось только одно: отнять, вырвать с кровью и насладиться малыми крохами.