– А знаешь, – сочувственно произнес Колин, – на днях я тоже на ту кровать загляделся.
Там, где улица расходилась в стороны, стояло здание, которое когда-то, вероятно, было величественной резиденцией, настоящим дворцом. Из-под покрытого ржавчиной балкона второго этажа смотрели вниз сидящие в ряд каменные львы. Высокие арочные окна, расположенные между обшарпанными колоннами с тонкими каннелюрами, были заслонены рифленой жестью, всюду, даже на третьем этаже, обклеенной листовками. Большей частью это были объявления и заявления феминисток и левых радикалов, а некоторые принадлежали местным группировкам, выступающим против реконструкции здания. Наверху, над окнами третьего этажа, алело на деревянном щите название купившей этот участок фирмы, которой принадлежала сеть магазинов, а чуть ниже – по-английски, в кавычках: «Магазин, который превыше всего ценит вас!» У великолепной парадной двери, словно очередь пришедших раньше времени покупателей, стояли полиэтиленовые мешки с мусором. Подбоченясь, Колин устремил взгляд на одну улицу, потом перешел на противоположную сторону и посмотрел на другую.
– Надо было взять с собой карту.
Мэри, поднявшись на несколько ступенек по лестнице, читала листовки.
– Женщины здесь настроены более радикально, – сказала она, не оборачиваясь, – и лучше организованы.
Колин, отступив назад, сравнивал обе улицы. Они долго тянулись параллельно, а где-то вдалеке расходились в разные стороны.
– У них больше причин бороться за свои права, – сказал он. – Однажды мы уже здесь проходили. Ты не помнишь, по какой улице?
Мэри пыталась перевести непомерно длинную листовку.
– По какой улице? – повторил Колин чуть громче.
Нахмурившись, Мэри провела указательным пальцем по строчкам жирного шрифта, а дочитав, торжествующе вскрикнула, обернулась и улыбнулась Колину:
– Они требуют кастрировать виновных в изнасиловании!
Колин перешел на то место, откуда была лучше видна улица, расположенная справа.
– А руки за воровство отрубать? Слушай, я уверен, что в прошлый раз по дороге в бар мы проходили мимо вон того питьевого фонтанчика.
Мэри снова повернулась к листовке.
– Нет. Это просто тактика. Способ заставить людей более серьезно относиться к такому преступлению, как изнасилование.
Колин вновь переместился и встал, широко расставив ноги, лицом к улице, расположенной слева. Там тоже был питьевой фонтанчик.
– Это способ, – раздраженно сказал он, – заставить людей менее серьезно относиться к феминисткам.
Мэри скрестила руки на груди и после минутного колебания медленно направилась дальше по правому ответвлению. Походка ее вновь сделалась размеренной и неторопливой.
– К смертной казни люди относятся довольно серьезно, – сказала она. – Жизнь за жизнь.
Колин с тревогой смотрел, как она удаляется.
– Мэри, постой! – крикнул он ей вслед. – Ты уверена, что нам туда?
Мэри, не оглядываясь, кивнула. Вдалеке уличный фонарь на миг выхватил из темноты идущего по направлению к ним человека. Это почему-то успокоило Колина, и он догнал Мэри.
На этой улице тоже процветала торговля, но каждый из теснившихся здесь роскошных магазинов был, казалось, предназначен для продажи единственного предмета: в одном имелся написанный маслом пейзаж в золоченой раме, уже потрескавшийся и помутневший; в другом – туфля ручной работы, еще дальше – объектив для фотоаппарата на бархатном возвышении. Питьевой фонтанчик, в отличие от большинства других в городе, работал. За много веков темный камень, окружающий его приступки, и край большой чаши были истерты до блеска. Мэри склонила голову к потускневшему медному крану и стала пить.
– Вода здесь, – сказала она между глотками, – отдает рыбой.
Колин внимательно смотрел вперед, выжидая, когда приближающаяся фигура окажется под другим фонарным столбом. Но никто не появился, лишь какая-то тень мелькнула возле дальней двери, но это могла быть и кошка.
С тех пор, как они ели в последний раз – разделили на двоих порцию мелкой жареной рыбы, – прошло уже двенадцать часов. Колин дотронулся до руки Мэри.
– Ты не помнишь, там, кроме хот-догов, что-нибудь продается?
– Шоколад? Орехи?
Они пошли быстрее, и их гулкие шаги зазвучали так, словно булыжную мостовую топтала только одна пара обуви.
– Вот тебе и гастрономическая столица мира, – сказал Колин, – даже за хот-догами надо две мили тащиться.
– Мы приехали отдыхать, – напомнила ему Мэри. – Не забывай.
Он поднес свободную руку ко лбу.
– Ну конечно! Зря я забиваю себе голову такими пустяками, как голод и жажда. Мы же приехали отдыхать.
Они разняли руки, и Колин на ходу замурлыкал что-то себе под нос. Улица становилась все уже, а магазины с обеих сторон сменились высокими темными стенами с глубокими дверными проемами на разном расстоянии друг от друга и зарешеченными квадратными окошками наверху.
– Это стекольный завод, – удовлетворенно сказала Мэри. – Мы еще в первый день пытались сюда попасть.
Они замедлили шаг, но не остановились.
– Наверно, мы тогда подошли с другой стороны, – сказал Колин, – потому что здесь я еще ни разу не был.
– Мы стояли в очереди у одной из этих дверей.
Колин резко повернулся и недоверчиво, раздраженно посмотрел на нее.
– Это было не в первый день, – громко сказал он. – Ты все перепутала. Мы увидели очередь и решили пойти на пляж, а сюда только на третий день выбрались.
Все это Колин выпалил, стоя на месте, но Мэри продолжала идти. Он вприпрыжку догнал ее.
– Может, и на третий день, – произнесла она так, словно говорила сама с собой, – но мы были именно здесь.
Она показала на дверной проем, расположенный в нескольких шагах впереди, и, будто вызванная из тьмы, в пятно света уличного фонаря вышел коренастый мужчина и остановился, преградив им путь.
– Ну смотри, что ты натворила! – пошутил Колин, и Мэри рассмеялась.
Мужчина тоже засмеялся и протянул руку.
– Вы туристы? – смущенно спросил он на правильном английском и тут же, просияв, сам и ответил: – Ну конечно, туристы!
Мэри остановилась прямо перед ним.
– Мы ищем место, где можно купить что-нибудь поесть, – сказала она.
Колин тем временем двинулся дальше, пытаясь обойти незнакомца.
– Между прочим, мы не обязаны объясняться, – буркнул он, обращаясь к Мэри.
Как раз когда он это говорил, мужчина дружески схватил его за запястье и попытался взять за руку Мэри. Та скрестила руки на груди и улыбнулась.
– Уже очень поздно, – сказал мужчина. – В этой стороне ничего нет, но вон там я могу показать вам одно заведение, очень хорошее.
Он ухмыльнулся и кивком показал туда, откуда они пришли.
Мужчина был ниже ростом Колина, но обладал необычайно длинными, сильными руками. Кисти рук тоже были большие, покрытые с тыльных сторон спутанными волосами. На нем была приталенная черная рубашка из тонкой искусственной ткани, расстегнутая почти до пояса. На шее висело на цепочке золотое украшение в виде бритвенного лезвия, которое чуть заметно приподнималось на густых зарослях волос, покрывавших грудь. На плече висел фотоаппарат. Узкая улочка наполнилась терпким до одури ароматом лосьона после бритья.
– Послушайте, – сказал Колин, пытаясь высвободить руку и не показаться при этом несдержанным, – мы знаем, что здесь есть одно заведение.
Хватка не ослабевала, хотя отнюдь не была железной – запястье Колина находилось в петле, образованной всего двумя пальцами.
Мужчина набрал в легкие воздуха и, казалось, на пару дюймов подрос.
– Все закрыто, – заявил он. – Даже хот-догами не торгуют.