- Ты куда прешься, ублюдок?
Сладострастно улыбаясь, Ким легко отбил руку лысого и вторым ударом рубанул его по предплечью. Лысый ойкнул и бухнулся на колени.
- Эй, парень, не надо, - испуганно сказал Фесталыч. - Ну, ошибся человек. Ты же без пропуска...
- Ладно, живи... - Ким вышел из стойки, расслабился.
Лысый вскочил, прижимая руку к груди, баюкая ее: грубовато Ким его, жестковато... Но с другой стороны: хаму - хамово?..
- Я задал вопрос, - сухо сказал Ким: - Далеко ли путь держите? Как надо отвечать?
- До конца, - по-прежнему испуганно отрапортовал Фесталыч.
- Я серьезно, - сказал Ким.
- А серьезно, блин, такие вопросы не задают, - пробурчал лысый, все еще баюкая руку. - Сел в поезд и - ехай. А мучают вопросы, так не садись... У-у, гад, руку поломал...
Ким понял, что номер здесь - дохлый, ничего путного он не выяснит. Эти стоят насмерть. То ли по дурости, то ли по ретивости. Будет лезть с вопросами - слетит смутный ореол "оформленного спецназначением". Слетит ореол - отлупят. Он хоть и не слабак, но трое на одного...
- Береги лапу, лысый, - сказал Ким, - она тебе там пригодится...
Открыл межвагонную дверь: опять ветром дохнуло, гарью полосы отчуждения, а еще оглушило на миг громом колес, лязганьем, бряканьем, скрежетом, стуком...
- Стоять! - заорал "За власть Советов!". - Без пропуска нельзя!
- Стоять! - пробасил металлист-ветеран. - Хода нет!
- Стоять! - гаркнул лысый, забыв о больной руке. - Поворачивай! После третьего звонка нельзя.
Он-то, лысый, - краем глаза углядел Ким! - и выхватил из кармана... что?.. не нож ли?.. похоже, что нож... щелкнул... чем?.. пружинным лезвием?.. А кто-то - то ли ветеран, то ли борец за Советы - свистнул за спиной Кима в страшный милицейский свисток, в гордый признак... или призрак?.. державной власти.
- Стоять!..
...А еще оглушило на миг громом колес, лязганьем, бряканьем, скрежетом, стуком, - но Ким уже в другом вагоне оказался и другую дверь за собой плотно закрыл.
В кинематографе это называется "монтажный стык".
В новом эпизоде тоже был тамбур, но - пустой. Тамбур-мажоры остались по ту сторону стыка. За мутным стеклом плыло - а точней расплывалось, растекалось сине-бело-зеленым пятном без формы, без содержания, вестимо, даже без контуров - до боли родное Подмосковье. Теоретически - оно.
Что за черт, глупо подумал Ким, такой бешеной скорости наш тепловоз развить не может, мы не в Японии... Ой, не в тот поезд я прыгнул, уже поумнее подумал Ким, лучше бы я вообще никуда не ездил, лучше б я на практику в театре остался... А с этим составом происходит какая-то хреновина, совсем умно подумал Ким, какая-то мистика, блин, наблюдается...
Тут он к месту употребил кулинарное ругательство лысого, знакомое, впрочем, любому школьнику.
Но - шутки побоку, надо было двигаться дальше.
Именно лысый-то и достал, как говорится, Кима. Не Настасья Петровна и Танька с их таинственно-спешными сборами и "хорошей московской" в товарном количестве. Ни сам спецсостав из шестнадцати вагонов без опознавательных знаков. Ни странный пейзаж за окном - так в глубокой древности снимали в кино "натуру", крутили перед камерой реквизиторский барабан с наклеенной пейзажной картинкой. Но здесь слишком быстро крутили: отвлеклись ребята или поддали накануне по-черному... Все это по отдельности и вместе могло достать кого угодно, но Кима достали лысый, ветеран и "За власть Советов!", достали, притормозили, заставили задуматься. И, если честно, испугаться.
Ким не терпел мистики. Ким вырос в махоньком среднерусском городке в неполной, как теперь это принято называть, семье. Неполной она была по мужской части. Папашка Кима бросил их с матерью, всего лишь месяца два потерпев загаженные пеленки и ночные вопли младенца, вольнолюбивый и нервный папашка подался на север или на восток - за большими бабками, то есть деньгами, за туманом и за запахом тайги, оставив сыну комсомольско-корейское имя, ну и, конечно, фамилию - она проста, не в ней дело. Мать, не будь дура, подала на развод и на алименты. Развод дали без задержки и навсегда, а алименты приходили нерегулярно и разных размеров: иногда трешник, иногда двадцатка. Если с туманом и тайгой у беглого папашки все было тип-топ, то с большими бабками, видать, ничего не выгорело.
Впрочем, ни мать, ни Ким по нему не сохли: нет его, и фиг с ним. Мать работала на фабрике - там, конечно, фабрика имелась в родном городке, ну, к примеру, шишкомотальная или палочно-засовочная, - зарабатывала пристойно, на еду-питье хватало, на штаны с рубахой да на школьную форму - тоже, а однажды хватило и на билет в театр, где давала гастроль хорошая столичная труппа. Этот культпоход и определил дальнейшую судьбу Кима. Судьба его была прекрасна и светла. Он играл и ставил в театральном кружке Дома пионеров. Он играл и ставил в студии городского ДК имени Кого-То-Там. Он имел сто грамот и двести дипломов за убедительную игру. И как закономерный итог - три года назад поступил в суперэлитарный, суперпрестижный институт театральных звезд, но не на факультет звезд-актеров, как следовало ожидать, а на факультет звезд-режиссеров, ибо по характеру был лидером, что от режиссера и требуется. Кроме таланта, естественно.
Биография простого советского паренька начисто разбивает пошлые аргументы тех критиканов, которые считают, будто в литературу и искусство нашей социалистической родины можно протыриться только по блату или по наследству.
Кстати, принадлежность Кима к миру театра объяснит все уже приведенные и еще ожидаемые метафоры, эпитеты и сравнения, аллюзии и иллюзии, ловко прихваченные из данного мира.
Однако вернемся к мистике. Ким не терпел ее, потому что его воспитание было построено на реальных и даже приземленных понятиях и правилах. Чудес не бывает, учила его мать, манна с неба не падает, дензнаки на елках не растут, все надо делать самому: сначала пошевелить мозгами, а потом - руками. И все кругом так поступают, в чудеса не веря. Кто-то - лучше шевелит мозгами, а кто-то - руками, отсюда - результаты.
Ким стоял в пустом тамбуре и думал. Искал реальную зацепку для объяснения происходящего. Оно, происходящее, пока виделось некой большой Тайной, про которую никто из встреченных Кимом не знал и, похоже, знать не стремился. Встреча с компанией лысого тоже ничего не прояснила, но зацепку дала: тамбурмажоры делали дело. Они охраняли. Или сторожили. Или караулили. Короче - тащили и не пущали.