— Так, Берёзов, — не понимает вопроса он.
— А какая часть Берёзова? А то мы всё по дорогам ездим. Что, если прямиком, через лес?
— Хутор есть, — прикидывает Степанов, — бирюк там один живёт с матерью со своей. Сам пенсионер, а мать уже давно на том свете с фонарями ищут. Есть подозрение, что мать самогонку гонит, но подозрение к делу не пришьёшь, а без оснований обыск устраивать никто не будет.
«Бирюк», это, по-местному, нелюдимый одинокий человек. Такому — самое оно, жить на хуторе. И для самогонки место подходящее, вдали от посторонних глаз.
— А поедем-ка, проедемся туда, — предлагаю.
— Делать тебе нечего, — бурчит он, но соглашается.
Хутор встречает нас высоким забором из некрашеных, положеных внахлёст досок и лаем «кабыздоха».
— Доброго здравия, Павел Михалыч, — приветствует Николай худого, и словно высохшего как мумия пожилого мужика. — Как поживаете?
— Нормально, — бурчит тот, чуть приоткрывая калитку.
— Павел Михалыч, — говорю, — мы вас надолго не отвлечём. Только один вопросик к вам будет.
— Руль держи! — говорю Николаю, — хватит ржать, как кавалерийский конь.
— Не могу, — Степанов даже ход замедляет, — надо же быть таким идиотом! В райотдел едем?
— Конечно.
Грибов моему появлению радуется.
— Вспомнил? — вскидывает он вопросительно брови.
— Вспомнил, — киваю я, — ведите вашего подозреваемого. Будет вам сейчас чистосердечное признание.
Ночь в КПЗ проезжается по Серому, словно гусеничный трактор. А, может, сказывается похмелье после многодневного ежедневного пьянства. Абстинентный синдром. Говорят, он ещё способствует угрызениям совести. Не знаю, никогда не увлекался алкоголем, ни в той, ни в этой жизни. В общем, Серёга тих и задумчив.
— Рассказывай, — говорю.
— Про что? — бурчит он.
Грибов смотрит на нас с любопытством. Очевидно, ждёт, когда закроет это дело легко и изящно.
— Про хутор… про козла… Мы и так всё знаем, — киваю на Николая, — но у тебя есть шанс облегчить душу.
Глаза у капитана медленно лезут на лоб.
Серёжа говорит медленно, подбирая слова. Видно, что ему отчаянно стыдно. А может, реакция на абстинентный синдром такая.
Действительно, при словах про шашлык его заела обида. Каждый раз, когда упоминалось это блюдо, у него перед глазами вставал наш пикник, мангал и собственное купание в реке.
Но больше всего его бесило, что какие-то колхозники обеспечили ЕГО девчонкам отдых со всеми удобствами, а он был способен только на приглашения «по малину». И Серый решил отличиться. Блеснуть. На хуторе, где «слоны» затаривались самогоном, он приметил стадо коз. И теперь, на пьяную голову, собрался разжиться мясом.
Найдя в хозяйственной палатке мешок из под картошки, Серёга пошёл на промысел. На хутор он проник относительно спокойно, со стороны леса забор был ниже, и построен для того, чтобы живность не разбредалась. Видимо, главную угрозу местный бирюк и его мать-самогонщица видела не в лесе, а в любопытных людских взглядах.
Ночная схватка Серого с козлом так и останется не воспетой ни одним менестрелем или акыном. Велась она в одиночестве и в полной темноте. Каким-то чудом Серёга победил и запихнул козла в мешок. Но при этом разбудил хозяина, который устремился в погоню, вооружённый фонарём и двустволкой.
У Серёги было преимущество во времени и в скрытности, но пленный козёл начал орать в мешке дурным голосом. И тогда Серый решил козла зарезать. Из оружия у него был только перочинный нож, подаренный отцом на двенадцатилетие. Но Серёга очень старался, вернуться в лагерь ни с чем он не мог.
Во втором раунде победил козёл. От страха и боли животное вывернулось и скрылось в ночном лесу. Неудавшийся добытчик пробрался в лагерь и завалился спать.
— Жив твой козёл, — ухмыляется Николай. — Скотина умней тебя оказалась. Наутро на своё обычное место пастись пришёл. Хозяин решил, что его бродячие собаки подрали.
— Так чего ты молчал, дуралей⁈ — возмущается Грибов.
— Думал, что в краже обвинят, — объясняет Серёга. — Козёл ведь, имущество, как-никак. А насчёт него, — кивает на меня, — я думал, что когда экспертизу сделают, поймут, что кровь не человеческая. И отпустят.
Домой меня отвозит Николай. Я теперь, как очень важная персона, перемещаюсь исключительно с водителем. И, едва повернув на нашу улицу, замечаю у дома чёрную Волгу.
Глава 4
Из трёх телефонов, стоящих в его кабинете, Сергей Молчанов больше всего ненавидел красный. Белый аппарат был самым обыкновенным, для звонков по району, или, если набрать заветную восьмёрку, то и по всей области.