— Псих! — поражается она, — он же тебя чуть не избил сейчас. У тебя есть время о фотографии думать?
— О ней всегда есть время думать, — отвечаю, — зато ты теперь — настоящая. Не зажимаешься и не стесняешься. Спорим, ты себя на этих фотографиях не узнаешь.
— Спорим! — она кладёт весло и протягивает мне узкую ладонь. — Я, честно говоря, не думала, что из этого что-то получится.
— Из чего? — уточняю.
— Из фотосессии, — она садится на борт шлюпки, вытягивая ноги вперёд и по-детски зарываясь в песок босыми пальцами, — Просто хотела Джона позлить.
— У тебя получилось, — я сажусь рядом, — прям, по-полной получилось. Ты молодец.
— Извини, — говорит она без особой вины в голосе. — Не думала, что он так далеко зайдёт. Вообще-то, он трусоват.
— Трусливые, — говорю, — самые опасные. Потому что боятся, что их трусость будет заметна.
— А у него… правда? — она мнётся, — ну то, что ты сказал про ключи?
— Правда, — киваю, — твой Джон вместе с этой Ириной меня хотели отравить и ограбить. И, судя по всему, это дело у них организовано на потоке. Может, они и не любовники. Но совершенно точно — сообщники, подельники. Он преступник, Кэт.
Говорю так нарочно. Часто, ревность притягивает друг к другу даже сильнее, чем любовь. Гораздо проще бросить мудака, чем уступить другой, стерве-разлучнице.
— Почему не заявил тогда? — спрашивает она.
— Если б заявил, то точно у тебя свои кассеты не получил бы, — отшучиваюсь.
— Мы с Джоном в одном классе учились, — глядя на реку, рассказывает Кэт, — за ним все девчонки бегали. Он на гитаре играл, курил в туалете. А он выбрал меня, тихоню и отличницу.
Чувствуется, что у неё уходит стресс, и ей сейчас просто необходимо выговориться. Поэтому молчу и не говорю ничего, просто слушаю. Хотя мне хорошо понятно, почему её выбрали. Из за родителей, конечно. Леди и Бродяга, блин.
— Я и фарцевать стала из за него, наверное, — продолжает она, — чтобы деньги были, и чтобы он ни во что не вляпался. В совсем плохое.
Сколько раз в жизни я слышал подобные истории и участвовал в подобных разговорах. Поначалу я давал советы. Потом просто сочувствовал. Напоследок пытался даже спорить.
Это всё бесполезно. Люди живут свои жизни и совершают свои ошибки. А в подобные минуты они просто ищут повод, чтобы обвинить другого в собственных поступках. Скажи я, что Джон плохой, и ему найдётся десяток оправданий. Скажи, что хороший и окажусь виноват во всех бедах, прошлых и будущих.
— Убери рукой волосы, — говорю, поднимая камеру, — замри… Готово.
— Ты можешь думать о чём-то, кроме фотографии? — сердится Кэт.
— Зачем? — пожимаю плечами, — я фотограф. Когда знаешь, кто ты — жить намного проще.
— И как ты это узнал? — спрашивает девушка.
— Просто никем другим я быть не хочу.
— А вот я не знаю, кто я, — вздыхает Кэт.
— Ты же рисуешь, — удивляюсь я.
— Я не знаю, хорошо я рисую, или нет.
— Как это? А что другие говорят?
— Говорят, что я гений, — она криво усмехается, — и что с такой наследственностью странно, если бы было по-другому. Я даже в школе на ИЗО рисунки приносила, а мне говорили: «Катенька, тебе папа помогал, да⁈».
— И кто у нас папа? — интересуюсь.
— Ты правда не знаешь⁈ — она распахивает глаза.
— Забыла, как мы познакомились? — говорю, — я когда твои кассеты от ментов по кустам ныкал, как раз интересовался, «кто же папа этой девушки, чью прекрасную попу я сейчас спасаю».
— Пётр Грищук мой папа, — говорит она, — слышал про такого.
— Это который «Битлов» слепил⁈ — поражаюсь, — да ладно⁈
«Битлами» называют скульптуру в центре Белоколодецка, на которой угрюмые музыканты в шинелях с одинаковыми, рублеными лицами дуют в чугунные трубы, а один держит большой барабан.
Чей-то зоркий глаз подметил в композиции сходство с обложкой альбома «Оркестр клуба одиноких сердец Сержанта Пеппера». Особенно когда однажды, под покровом ночи кто-то вывел на барабане крамольную надпись «The Beatles». Буквы моментально закрасили, но история пошла в народ, и скульптуру иначе не называли.
«Встретиться у Битлов» было для Белоколодецка тем же, что в Москве возле Пушкина. Культовое место. Грищук был мастером монументальной скульптуры, особо ценимой и уважаемой в Советское время. Он ваял сталеваров и колхозников, стеллы и барельефы и без куска хлеба точно не сидел.
Теперь понятно, откуда у Кэт такой стойкий комплекс неполноценности. Дочку самого Грищука с детских лет в попу целуют. Не зря Джон сказал, что с таким папой можно хоть домик с трубой и дымом нарисовать, и тебя выставят. Ну, насчёт домика, я, пожалуй, преувеличил, но бонус у Кэт изрядный.