Телефон плаксиво пикнул и смолк. Аркаша бросила его на одеяло, прошлепала босиком до стула, взяла рюкзак и вывалила на пол учебники и письменные принадлежности. Сунув в сумку тетины туфли, девочка оделась. В прихожей, надев куртку, обмотавшись шарфиком до самого носа и натянув шапку, она встала у входной двери и со стуком уперлась в нее лбом.
« …в таких случаях и отобрать тебя у нее можем…»
Зубы громко клацнули. Аркаша боднула лбом дверь и тонко взвыла, сдерживая слезы.
«Комендантский час… детям нужно спать… дети не должны гулять ночью…», – шептала она отдельные фразы из нравоучений специалиста опеки Бобруйской, пока стремглав неслась вниз по ступеням, удерживая пальцами лямки мотающегося из стороны в сторону рюкзака. Один из каблуков туфель больно вдавливался в ее позвоночник.
Холодно и дико страшно. По пути через темный и тихий двор Аркаше безумно хотелось натянуть шапку до самого носа – так, чтобы ее края слились с краями шарфика, и она бы оказалась в миниатюрном теплом убежище, как в коконе шелкопряда. Тогда бы она не смогла видеть все эти деформированные тени в подворотнях и у мусорных контейнеров, возможно бы, не слышала этот далекий лай и леденящий душу вой, не тряслась бы от макушки и до пят, чувствуя, как переступает из одной лужи в другую, набирая грязную воду в ботиночки. Вместо этого Аркаша дернула шапку за мохнатый помпон, открывая лоб всем ветрам, но при этом обеспечивая себе максимальный обзор. Монстр-людоед, бандит, патрульный полиции – никто не должен подобраться к ней незамеченным. Все должно быть под контролем.
На освещенную улицу Аркаша выползла с наивысшей опаской. Оглядевшись и не заметив ни одной машины с притихшей на время мигалкой, девочка принялась перебегать от одной стены к другой, старательно избегая людей, ярко освещенных входов в здания и краев проезжей части.
– Тебя за смертушкой посылать только! – патетично взвыла тетя Оля, вырывая из рук девочки принесенные туфли. – Чуть не околела, ей-богу!
– Пойдем домой. – Аркаша кротко потянула тетю за рукав кожаной куртки и опасливо глянула в сторону мускулисто-бугристого охранника, стоящего у входа в клуб. Тот с любопытством наблюдал за ними.
– А на кой черт?! Я снова во всеоружии. – Ольга Захарова лихо прищелкнула каблучком и, взмахнув руками, как готовая вот-вот рухнуть мельница, едва не завалилась назад. – О, нет, отбой. – Женщина хихикнула и, послав охраннику воздушный поцелуй, оперлась локтем на Аркашину голову. – Что-то меня подташнивает.
Сильнее вцепившись в тетино запястье, Аркаша решительно потащила покачивающуюся женщину за собой. Девочке казалось, что прохожие пялятся на них, перешептываются, тянут руки к телефонам, чтобы вызвать какие-нибудь специальные службы во главе с Бобруйской. Вздохнуть свободно она смогла лишь тогда, когда они свернули с главной улицы в один из темных дворов.
– Какие же мерзкие у тебя волосы, – мурлыкнула тетя Оля, постучав костяшками пальцев по шапке племянницы. – Не люблю тебя. Ты такая вся… мерзка-а-а-ая.
Аркаша крепче сжала зубы и увеличила скорость. Внезапно что-то привлекло ее внимание. Повинуясь внутреннему порыву, девочка развернулась к тете и со всей силы толкнула ее ладонями в грудь. Ойкнув, Ольга Захарова отступила назад и перекувыркнулась через темнеющие заросли кустарника. В воздухе мелькнули блестящие каблучные набойки.
– Ах ты, прямо в собачье дерьмо… – донеслось из кустарника.
Аркаша, проигнорировав тетино ворчание, ступила в круг света, падающего от уличного фонаря.
Резкий рывок назад. Ноги девочки оторвались от земли, но через секунду вновь нащупали твердую поверхность.
– А вот и первый улов, – лениво сообщил сочный бас над самым ее ухом. – Эй, ты одна?
Быстро глянув через плечо, Аркаша оценила впечатляющий размер лапищи, держащий ее за капюшон, и стремительно закивала. Один мужчина в форме находился прямо за ее спиной, второй приближался со стороны входа во двор. Столько усилий, а они все-таки наткнулись на полицию!
Одно радовало: тетю Олю они, судя по всему, заметить не успели. Если только она вдруг ни решит загорланить какую-нибудь забойную песенку.
– Какая маленькая. – Второй мужчина раздраженно чертыхнулся. – Совсем у родителей совести нет. Дебоширы, поди. Или пьянь подзаборная.