– Чье-то колдовство? – Маккин, казалось, был обеспокоен намного больше своей пострадавшей соседки. – Думаешь, это какое-то заклинание?
– Без понятия. – Аркаша провела пальцами по своей густой шевелюре – мягкой и послушной. – Не ты постарался? Типа волшебное русалочье касание обеспечивает рост и шелковистость вашей лысинки.
– Это что, реклама сейчас была?
– Пиар-ход-раскрутка! – Аркаша энергично щелкнула пальцами.
– Ну с таким пиар-менеджером мне успех обеспечен. А теперь серьезно: я подобным волшебством уж точно не владею.
– Тогда это Шани учудила? Или кто-то еще?
– Надеюсь, это не проклятие.
– Так, отставить пессимизм! Мне еще с этой волосней жить!
– Прости. Я и правда перегибаю палку. Да и нагнетать обстановку тоже умею. Не самая хорошая моя черта. Но знаешь, хоть я и сказал, что это может быть проклятием, также добавлю, что ты стала выглядеть лучше.
– Да я вообще симпатюля. – Аркаша скорчила рожицу.
– И это тоже. Но я имею в виду, что от тебя так и пышет бодростью. И на щеках цвет появился. Ты словно успела хорошенько отдохнуть и теперь полна сил.
И то верно. Игра против Джадина, Роксана и Момо должна была забрать последние силы. И она четко помнила соленый привкус пота на языке, жар изнурительной победы на коже и неприятное покалывание в коленных чашечках, предвещавшее стойкую ноющую боль. Сколько времени прошло с тех пор, как она покинула спортивный зал Сириуса? Полчаса, не больше. А Аркаша чувствовала себя прекрасно.
– А что, мне даже нравится это проклятие. – Девушка пару раз подпрыгнула на месте. – Совершенно не чувствую усталости.
– Наверное, нужно посоветоваться с кем-нибудь из преподавателей, – предложил Маккин. – Директора отвлекать не хочется. Кто у нас наиболее лояльный помимо Скального?
– Немезийский неплох. В помощи точно не откажет. – Аркаша освободилась от рукавов кофты и принялась поспешно и весьма небрежно вновь заплетать свои слегка изменившиеся волосы. – Если поразмыслить, мне грех жаловаться. Чувствую себя прекрасно. Но давай, прежде чем сходить с ума от неизвестности, сначала искупаемся и покушаем. Ох, и как теперь это дело под капюшон затолкать? Не пойду же я в открытую по общаге разгуливать, а до комнаты еще нужно четыре этажа преодолеть.
– Ладно, я пойду первым. Ты за мной. – Маккин решительно начал продираться сквозь кустарник.
– А как же ты? Отдал мне свою кофту, а сам? Ты ведь тоже не особо мелькать любишь.
– Меня больше волнует, чтобы тебя никто не увидел. Остальное неважно. Еще несколько полных ненависти взглядов я вполне могу стерпеть.
Похоже, у Аркадии Теньковской появился свой личный рыцарь. Послушно следуя за широкой спиной, Аркаша клятвенно пообещала себе, что обязательно когда-нибудь отплатит Маккину за его самоотверженность.
К счастью, им повезло. К главной лестнице незаметно подобраться было невозможно, потому что пришлось бы проскочить мимо широко распахнутых створок двери, ведущей в общую гостиную. Из помещения как раз раздавался мощный бит (и где только успели раздобыть музыкальный центр?) и слышались голоса. Кто-то очень рьяно пытался перекричать музыку. А холл пустовал. На пути же к узкой лестнице, приютившейся за стеной справа от входа, никто их не потревожил. Ступени были непомерно высокими и предназначались скорее для четкого марша, чем для суетливого бегства. На узеньких оконцах, встречающихся через каждые десять ступеней, кое-где висела полупрозрачная надорванная по краям паутина. Эту тайную лестницу Аркаше показал Маккин – мастер поиска альтернативных путей, – и она частенько пользовалась ею, когда нужно было очень быстро скрыться от любопытных мальчишеских глаз местных жителей. Наверное, в этом и заключалась главная причина того, что за пару дней проживания в мужской общаге Аркашу так ни разу и не разоблачили. И холеная маскировка тут совершенно ни при чем.
Комната четыреста семнадцать встретила их запахом дынных булочек, кисловатым ароматом раздавленного крыжовника и танцующими Аркашиными носками.
Система из розовых и светло-зеленых полосок на хлопковой поверхности, которая обычно благополучно умещалась на ноге, ныне всецело господствовала на чьей-то маленькой мохнатой голове. Ну как, чьей-то… Голова-то была как раз очень даже знакома всем. Пестрый носок расположился на черно-белой макушке сурового Гучебея Фонвизина де Скаляри Шестого наподобие колпачка для сна. Свисающий мысок лихо крутился из стороны в сторону, а скунс, стоящий на задних лапах и упирающийся передними в край Аркашиной кровати, дергал попеременно то хвостом, то головой, придавая еще большую скорость своему носку. Судя по частоте дерганий, Гуча пытался подстроиться под ритм доносящейся из-за стены музыки – мощного рока, от которого подрагивали стекла. А еще зверька нещадно покачивало, отчего он периодически утыкался носом в покрывало.