Вытирая платком слезы, женщины сошли на пристань. Пароход отчаливал в темноте при свете огней. Схватившись за поручни, Павлов долго смотрел на две худенькие фигурки, печально застывшие на пристани под красным светом фонаря.
Теплая летняя ночь окутала пароход. Перебирая мысленно события дня, Павлов никак не мог уснуть, да и само морское путешествие в такую великолепную погоду не располагало ко сну. Темные очертания гор, похожие на гигантских животных, мерцающий глаз Батумского маяка, ласковые звезды на огромном небосводе, мягкий ветер с соленым привкусом, — все дышало какой-то глубокой и мудрой тайной, сокрытой от людей, но ведомой Творцу неба и земли.
С Черным морем Павлов познакомился еще в юношеские годы. Тогда он плыл из Поти в Одессу, направляясь в Гамбург.
Сделав краткие остановки в портах Сухуми, Нового Афона, Сочи, Адлера, на третий день пароход прибыл в Новороссийск. Около трех верст шагали пешком заключенные до тюрьмы. Каменные стены, ограждавшие тюрьму, были выше основного одноэтажного здания. По сравнению с Батумской тюрьмой здесь арестанты чувствовали себя намного вольготнее. Можно было весь день свободно гулять по тюремному двору. Только на ночь, после проверки, запирали в большие общие камеры. Пища же была совсем никудышная. На семьдесят человек арестантов варили одну бычью голову и давали немного сырого ржаного хлеба.
Двадцать девятого августа снова в путь. На этот раз всех посадили в специальный арестантский вагон, сковав попарно ручными кандалами. Дорогой не дозволялось ни вставать, ни разговаривать друг с другом.
С Ростовского вокзала арестантов гнали по улице мимо торговой лавки Андрея Савина. Павлов не сводил глаз с домика, надеясь увидеть знакомых, но в лавке и рядом с ней никто не показывался.
Как только вошли в тюрьму, к Василию Гурьевичу приступил староста, требуя денег за вынос "параши". Павлов отдал Деньги беспрекословно, зная, что в противном случае арестанты сами обыщут новенького и отберут. Пожаловаться тоже нельзя, потому что тогда начальство будет допытываться о причине несдачи денег в контору. У тюремного старосты звенели кандалы на руках и ногах. Он убил армянского священника в городе Нахичевани и был приговорен к каторжным работам в Сибирь. Арестанты часто устраивали взаимную куплю-продажу необходимых вещей. Василий Гурьевич купил у татарина маленькую подушечку. Жесткая тюремная постель стала чуть приятнее.
Шестого сентября, выдав каждому по куску вареного мяса и хлеба, арестантов опять сковали попарно и повезли в Новочеркасск. Новочеркасская тюрьма напоминала маленький завод. Там работали каретные и ткацкие мастерские, двор был просторный. Очень тяжко приходилось ночью. Из-за перегруженности камер негде главы преклонить. Подложив купленную подушечку под голову, Василий Гурьевич устроился прямо на кирпичном полу. Положение облегчалось тем, что в Новочеркасске провели всего одну ночь.
После Ростова еще долго кочевали по пересыльным тюрьмам Козлова, Ряжска, Пензы. В Ряжске Василий Гурьевич заболел лихорадкой. Из-за наступивших холодов и дождей болезнь долго не проходила, изнуряя Павлова почти до конца этапа.
Во второй половине сентября показались суровые Оренбургские степи.
Долина скорби
Первыми в Оренбургской тюрьме навестили Павлова молокане. Через двое суток Василия Гурьевича выпустили на поселение и он устроился в подвальном помещении у Лобачева.
Вскоре ссыльный увидел и баптистов из окрестных сел. Их лица светились изумлением и радостью.
— Брат, не унывай, это Господь опять тебя к нам прислал. Значит дело тут не докончено и тебе предстоит работать, — утешал Василия Гурьевича Левин Пчелинцев.
Труда на самом деле было много, духовная жатва поспевала прямо на глазах. Из ближних и далеких селений ехали к Василию Гурьевичу новообращенные с просьбой преподать им водное крещение.
Осенняя вода на реке Урал обжигала тело, сводила судорогой ноги, а Павлов терпеливо крестил группу за группой.
"Со времени моего прибытия сюда к общине присоединено мною 5, и одним братом 40, а всего 45 душ, — сообщал впоследствии Павлов Мартину Кальвейту, сосланному в Елисаветпольскую губернию под надзор полиции. — В текущем году на льду крещено еще 2 души. Таким образом, несмотря на гонения, Господь продолжает строить Свое Царство. Братья в Тифлисе слишком трусливы: они должны выказывать больше мужества и собираться, они еще ни разу не стояли перед судом и имеют закон на своей стороне. Моя жена пишет мне, что она никакой помощи от братьев в Тифлисе не получает и я был очень не доволен на тебя, что ты не передал ей мое жалованье, то есть должные мне 125 р., но ты и другие братья поставили ей опекуном Капранова. Из твоего письма я усматриваю также, что ты имеешь крайне невыгодное мнение о хозяйственных способностях моей жены. Я рад, что твоя жена в этом отношении лучше. Однако Господь позаботится другим способом обо мне и моей семье и я уже научился ждать всего не от людей, но от Господа. Тем не менее забудем каждый взаимные обиды и будем просить Господа, чтобы Он все более и более наполнял нас любовью. Наше положение таково, что мы должны друг друга утешать. Сердечно приветствую тебя и всех братьев в Господе".
Павлов помышляет не только о семье, его одновременно беспокоит и положение тифлисских верующих. Церковь по сути дела осталась без пастырей. Молитвенный дом был закрыт, местные власти всячески принуждали баптистов дать подписку об отказе проводить богослужебные собрания и не допускать проповеди Евангелия среди православного населения. Опасаясь гонений, верующие собирались маленькими группами по частным домам или же в пустынных окрестностях Тифлиса. "Мне кажется не следует унывать, но должно делать Господне дело и не слагать оружие, — рекомендует Павлов тифлисским собратьям в письме к Матвею Сосину. — Я советую всем братьям подать еще прошение министру внутренних дел и разъяснить, что местная полиция запрещает вам отправлять общественные богослужения вопреки закону от 3 мая 1883 г. Если и министр откажет, подать прошение на Высочайшее Имя. Если и Государь откажет, тогда нужно повиноваться более Небесному Царю, нежели земному. Лучше нам пострадать, чем оставлять собрания. Если подчиняться полиции, то как мы можем исполнить заповедь Спасителя о Святой вечере. А если бояться ссылки, то нужно отвергнуться Христа и тогда можно жить спокойно, богатеть, наслаждаться, но и тогда нечего ждать будущей славы. Если будете писать прошение, то нужно подписаться всем членам, богатым и бедным, а не вилять и не уклоняться. Если страдать, то страдать всем за дело Христово и стоять единодушно за веру евангельскую. Конечно, могут сослать и еще некоторых, пусть даже всех сошлют. Что же мы потеряем? Земные блага, но у нас есть на небесах имение лучшее и непреходящее. Ссылка еще не есть потеря жизни, но древние христиане и на смерть шли за Христом, как на брачный пир! О, где дух первых христианских мучеников! Прощай, твой брат Василий Павлов".
Долгие зимние вечера Василий Гурьевич коротал один, без семьи. Его жена добралась до Оренбурга с пятью малыми ребятишками только в марте. С Пашей дорогой случилось несчастье: находясь в вагоне, мальчик от сильного толчка упал со скамейки и сломал себе правую руку. Хорошо, что по соседству ехал студент медицинской академии, который на ближайшей станции успел сделать ему первоначальную перевязку, а в Сызрани станционный доктор наложил на руку гипс.
К середине года нужда заставила Василия Гурьевича заняться хлебной торговлей. По причине сильного неурожая в Оренбурге недоставало хлеба. Кавказские братья Проханов и Савин прислали Павлову для продажи пшено и кукурузу. Торговые дела принесли Василию Гурьевичу только одни убытки, так как железная дорога была завалена грузами и хлеб доставили к тому времени, когда цены на него уже значительно упали. Да и к операциям коммерческого характера Василий Гурьевич не имел особой природной склонности.
Из-за болезни младшего ребенка Миши Василий Гурьевич вынужден был отправить жену и его в деревню. Спустя несколько дней пришлось отвезти туда же и Надю, которая тоже не отличалась крепким здоровьем.
Однажды, на исходе жаркого июльского дня отдыхая от текущих дел, Василий Гурьевич услышал частые торопливые шаги на лестнице. В квартиру вбежала вся заплаканная Верочка.