- Я постоянно ношу с собой нож, - Харлампий протянул его Людочке, - отрежь кусочек, как в старые добрые!
- Эппл уже изобретён, малыш, - Каракоз расхохотался, но Сторис заметил, как набухли комья над Шустовскими висками, как непроизвольно сжались кулаки, и рваная недобрая усмешка запеклась, запуталась в бороде.
- Смеёмся, чтоб желудки освободить перед обедом, - тут же оказался рядом Гришка, - можно мне чуток вашего эппла?
- Сейчас не понять что, скорее завтрак уже, - Жиолковский хотел снова произнести свою сальную шутку, но Самолётов попридержал его слово. Каждому досталось по кусочку яблока, Сторису - со следами Людочкиных зубов.
- Иногда открываешь в себе миры, входишь в них и самого себя не узнаёшь, - хрустел Самолётов, - Жи, сейчас я готов прям здесь картошку жарить! Эх, керогаз бы сюда!
- Ах, где ббы понюхать картошки на сале...
Алтуфьева сидела в центре номера, словно королева, коренастенький паренёк в измочаленном костюме кружился вокруг, наступая, пританцовывая, бубня чужие приставучие слова.
- Можно к вам подкатить? - пиджак ему был мал, на венах читались вспоротые огрехи молодости, борозды в несостоявшееся иное измерение. Полетели вместе, если хочешь.
- Ну не знаю, - Алтуфьева жеманилась, взгляд её искал взгляда Сториса, да только Юльку она заменить не могла. Также как Юлька тоже не могла, как по волшебству, оказаться здесь. Может, пойти её поискать?
- А вот если двое окажутся вместе в комнате, - Елдаков подмигнул девушке, он уже был готов бросить ей ключ от номера и незаметно смыться.
- Презервативы надо покупать в аптеке, - строго посмотрела на него Алтуфьева, - а то в номер все вы всегда готовы, а насчёт контрацепции...
- Как непоэтично, - вздохнул Елдаков, который знал точно, что там они стоят гораздо дороже, чем в ближайшем супермаркете.
- Зато практично, бро, - бросил, проходя в сортир Шустов. - получишь право на совместную историю.
Он никого не видел, сидел недвижно на сквозняке, в огромном, старой постройки кинотеатре, глаза его были открыты. Людочка учил Жизнерадостного разговаривать, был сдержанным, по нескольку раз повторял надоевшие звуки. Голос вплетается в пропадающее сознание, за него можно цепляться, чтобы вернуться в номер. Добрые шоколадные глаза Людвига Ван таяли под холодным светом, на полноватых губах то появлялась, то пропадала ямочка.
- Ну, ну, произнеси его фамилию! Будем уважительны! - Жи...
- Жи... - покорно пролепетал Жизнерадостный, - жы...
- Жы-шы пиши с буквой Ы! - встрял Бессмертный, язык потянулся сквозь пустые гнёзда зубов, - жжжыы...
- Сейчас я сам её не выговорю, - уныло признался Жиолковский, пробубнив что-то вообще неперевариваемое, - ах где бы бы бы...
Картошка на сале может быть и состоялась бы, может, сил у Жи хватило бы довести фразу до бурлящего на сковородке жира, до томительных, остывающих на губах шкварок, но у двери вспыхнула ссора, воздух скользкий, сырой, крадучись выворачивался из туалета.
- Ты ничего не можешь! Ты ничего сам в жизни не написал! - вымученное искривлённое лицо, мутные болотистые глаза искали поддержки, жёлтые белки страдальчески подрагивали. "Мясников, Мясо", - шепнул Харлампий, нож поворачивался на его влажной ладони.
- Это человек случайный в литературе!
Все собравшиеся смотрели на него с жалостью, сопели, не решаясь выдохнуть свои приветственные слова, от которых проку всё равно уже не было. Кто-то сам едва сдерживался, чтобы не начать поносить всех и вся, кто-то ждал яркого скандальчика в застоявшемся воздухе, кому-то вообще уже было всё равно, лишь бы не приставали и поскорее закончили фестиваль надоевших лиц, от которых потом всю неделю не будет проходу.
- Ты что здесь самый умный? - Каракоз оглядывал всех, понимал, что здесь его верх, вскидывал коротко остриженную голову, даже кадык его победоносно шевелился, мятые комья шеи дёргались, покрытые ржавыми волосками.
- Тебя-то я точно умнее, - оскалился Мясо, сглотнув тяжёлый камень слюны, сжав кулаки.
- Помню, в девятом году кого-то выгнали отсюда, - взгляд устремился за поддержкой к Бессмертному, но тот увёл свою точку зрения на потолок, где притаилась первая весенняя муха, - нарушение общественного порядка, порча имущества, оскорбление должностных лиц. И кто из нас умный?
Все знали, что в девятом году никаким Каракозом здесь и не пахло, но молчали, мешаясь среди лучших друзей и карифанов, ставших в один момент незнакомыми людьми.
- Может, я три года тыкался сюда, - затравленно глядел Мясников, - может, мне в Москве ночевать негде.
- Может, кто-то меры не знает? - Мясо накинулся на него, но не смог оторвать ног от пола. Лишь тело его дрожало, птичий глаз совсем выворотился наружу да кулак скользнул по каракозовской скуле. Но тут все как по команде ожили и набросились на него, смяли, не давая пошевелиться. Мясников вырывался, изворачивался, кулаки его молотили без разбору по литгузюкам, губы кривились, обнажая чёрный провал вместо передних зубов.
- Он бездарность!
- Да, он бездарность, но его печатают, а тебя нет, - похлопал его по плечу Бессмертный, - пойдём, лягешь. Но учти, если дашь мне ещё в морду, то последних зубов лишишься.
- Да я лягу, - позволил себя успокоить Мясо, - но я ещё встану! Говорю всем вам, я поднимусь!
- Конечно подымешься, - поддержал его Бессмертный, - вот уже завтра как миленький. А то ведь завтрак проспишь. Раньше на час, напоминаю. А ведь покушать все мы любим. Тварьковский! Проводи героя. Мясо на шестом этаже в десятом номере. Запомни, вангую, ещё пригодится. Да захвати в баре чё выпить. Глотка сухая, не пойму, как говорю, как ещё слова во мне шевелятся.