- Сторис живёт двадцать четыре часа, - напомнила Бормотина, что-то рассматривая в телефоне, - не хочешь найти новую картинку? Мне кажется, ты повторяешься.
Автобус гудел, созывая их, но никто не хотел в него забираться, литгузюки устали без свежего воздуха, разбредались, теряя друг друга, тяжёлые голоса бухались в ломкий, будто бы изгрызенный снег.
- Может, я сейчас и ищу, - его ладонь коснулась растрёпанных, каких-то взъерошенных пальцев, постаралась их пригладить, успокоить, - может, поиск мой как никогда активен.
- Ты уже ходил в нижний парк? - отняла руку Бормотина, указала на раскинувшийся у реки лесок, сухие, тянущиеся к ним, ветви замирали, не решались пробиться сквозь холод. Лишь из песочницы возле гостиницы прорастала трава. Куда деваются отжившие истории? Может, они вот так вот и тянутся к нам, но мы их уже прожили. Хотелось ответить, что мечтал пойти в этот парк с ней, да только это тоже было бы повторением.
Он вышел на её этаже. Лифт, пустой, освободившийся, радостно поскрипел на его высь, наверное, чувствуя внутри редкую свободу.
- Решил проводить тебя, - пробубнил Сторис, уворачиваясь от её вопросительного взгляда, - ты уже сидела в этих креслах? Здесь и спать можно.
Однако кресло было занято: пушистая чёрная громадина по хозяйски развалилась там.
- Бася, Бася, - губы её нашёптывали что-то, напоминающее молитву, глаза прятались в клочковатой шерсти, уходили в сторону, избегая его взгляда, котофей безразлично, лениво поводил ушами во сне, - это местный, ууу животина, не Вася, а именно Бася.
- Кто бы сомневался, - Сторис небрежно погладил Баську, стараясь коснуться её белой, не отогревшейся ещё ладони. Он и сейчас угадывал каждую жилку, готов был путешествовать по бледным, едва уловимым рекам до их впадений, может, в мягкое море тела, а может и в хрупкую весеннюю реку за окном. Пули пульса в нас попадают куда как чаще, чем настоящие из свинца.
Она отыскала ключ своего этажа, тонкие пальцы с коротенькими ноготками на секунду задержались у двери. Догоню ведь... догоню. Но проходило время, а он не двигался с места, не решался преодолеть эту секунду, разделяющую их. Юлька. Сломай же этот чёртов замок между ними. Коля Бессмертный скорыми постукиваниями согнал кота, бухнулся в кресло сам, старый лохматый потрёпанный лисовин, у которого и возможности забиться в свою нору не было, да и вряд ли будет. Слишком многим нужны его хитрость и опыт.
- У нас по Любасу гуляют свои три медведя, - загадочно улыбнулся Бессмертный, выдернув из груди что-то похожее на рычание.
- Кульбако, Каракоз, а третий кто?
- Андрейчук, Он же тоже Мишка! - радовался своей ассоциации Коля, ревел, словно претендуя на роль четвёртого медведя, - хоть сейчас картину пиши или сказку. Сюжет в твоём ключе, дарю.
- Как там насчёт поэтесс? Есть рекомендации?
- Подобедова. Советую тебе! Классная тёлка! И без комплексов, что самое главное!
- А Бормотина? - стараясь казаться равнодушным, процедил Сторис, глядя на непрочную с едва дышащим замком дверь на этаже, - Что она?
- Юлька? Она, как и её стихи, без знаков препинания, - пожал плечами Стуков, - можешь попробовать. Вы же вроде с одного региона?
- Да, на отборе познакомились, - Сторис вяло помахал ладонью, - ты ведь всё обо всех знаешь.
- Конкурентов выслеживаю, - усмехнулся Николай. - А баб наши мастера почище нас любят. И в бар наверху приглашают, коктейльчики, кальянчики, все дела. Ну, Паратова можешь не опасаться, а так берегись. Они тебе улыбаться будут, а сами за спиной всё как надо зарешают.
- Ты ж всё равно бессмертный, - криво улыбнулся Сторис, - наживёшь ещё славу, может, и мастером заделаешься.
- Прекрасное будущее, лучше не пожелать, - перспектива сделаться мастером не очень-то его радовала, - хочется уже дальше двигаться, а что-то я гляжу, ничего не меняется. Ну, узнают на улице, так и бомжа узнают, если примелькался. Когда здесь бываешь каждый год, есть такое ощущение, что теряешь время, будто одно и то же проносится сто раз, только разными боками поворачивается, а в руки не взять. Встречаемся, общаемся, а ничего не происходит. И через год, чую, будет то же время, и через два.
- Но здесь мы первый раз, - Сторис поглядел на реку, здесь она была больше, чем на его этаже, тяжелее, заметнее были её морщины, ползущие вдоль берегов борозды времени.
- Вот будто родился тут, - засопел сзади Самолётов, - теперь вспомнить надо первые годы, а не могу, лезет вода всякая.
- У нас ещё семь дней, - он не знал, много ли это и можно ли в них уместить детство Бессмертного, - ещё толком и времени не было вспомнить. У меня тоже перед глазами пелёнки да ползунки.
Ещё максимум два часа, и его время, то, которое он помнил, закончится. Загорится свет, их погонят на фиг отсюда.
- Мясников Мясо! Пошли на обед! - добродушно бухнул Стуков, заметив вчерашнего нарушителя спокойствия, - что, всю неделю не будешь ни с кем говорить? Ну согласись, ты вчера нажрался, нёс, что не следовало. Отоспался? Башка не болит? Талоны на питание не похерил?
На все его вопросы Мясо лишь что-то неразборчиво мычал, слова его толклись и в пыльном тяжёлом лифте, в этот раз забитом до отказа. Все хотели есть, освобождали себя ради картошки и для слов, особенно непонятных, чужих, места не находили.
В вестибюле первого этажа на кресле развалился Людочка, а Вика слушала его тягучую, обволакивающую речь.
- Я разрабатываю новые сумки. Для тех, кто носит рюкзаки, на спине ткань тоньше, - хвастался Людочка, грызя яблоко, - у кого голова мозги не вмещает. Могу и скидку сделать.